— Я могу подвергнуть ее психометрическому анализу. Эта пижама и его гороскоп помогут нам узнать судьбу этого человека.

Когда он вышел из комнаты, Грегори вздохнул с облегчением и откинулся на подушку. Но он понимал, что угроза расправы все еще висит над ним. Прошел час ожидания, второй уже был на исходе, когда Малаку снова появился в спальне.

Смуглое лицо его снова обрело естественный цвет и уже не казалось серым, под темными глазами с приспущенными веками залегли круги от усталости и затраченных усилий. Пригладив рукой густые, подернутые сединой черные волосы, он ровным голосом сказал:

— Я сделал расчеты. И знаки судьбы оказались благоприятными, очень благоприятными. Сегодня 11-е число, он не мог бы выбрать более удачной даты. И не только потому, что оно сводится к двойке, но еще и потому, что он родился 11-го числа. Дальше самые счастливые дни недели для него — воскресенье и понедельник. Значит, завтра и послезавтра звезды будут покровительствовать ему. Его гороскоп подтверждает ваши слова о его жизнеспособности и выносливости, храбрости и изобретательности. Таким образом, имея три удачных дня в своем распоряжении, можно твердо надеяться на то, что ему удачно удастся покинуть опасный район. Хотя это и не означает, что ему не придется драться. Я увидел свежепролитую кровь, и она как-то связана с ним. Это имеет отношение к слуге Меркурия, возможно почтальону.

— Я так вас понял, — спросил в тон ему Грегори, — что вы готовы остаться?

— Да, я остаюсь. Покинуть Сассен для меня сейчас означает пойти против воли звезд — несколько месяцев жизнь моя будет ровной и небогатой событиями. Кроме того, просматривая ваш гороскоп, я понял, что нам суждено сотрудничать с вами в будущем и вы окажетесь рукой Провидения, которая спасет меня от страшной опасности, быть может даже от смерти.

— Очень рад услышать такие вести, — с сарказмом сказал Грегори. — Может, вы заодно и преподнесете мне мою дневную порцию адских мук, перебинтовав ногу, ведь я и зайца не спасу из капкана с такой-то ногой.

Малаку равнодушно пожал плечами.

— У вас имеются все основания для иронии, принимая во внимание мое малодушное поведение. Но я бы попросил вас не забывать, что природа наделила меня отличными от ваших чертами характера. Вы — человек действия, в то время как я по натуре склонен к созерцательности и обладаю исключительно впечатлительным и живым воображением. Люди, подобные мне, часто подвержены страхам и в панике способны на шаги, которые, по их понятию, могут избавить их от физических страданий. Вы человек мужественного склада, а я…

— Бог свидетель, мужество бы мне сейчас очень пригодилось, — перебил его Грегори. — Каким бы ярким и живым ни было ваше воображение, сомневаюсь, чтобы вы даже представить могли себе мои муки, когда делаете перевязку.

— Отчего же, прекрасно себе представляю, — сказал доктор серьезно, — и чтобы вы сами убедились в том, что я не жалкий трус, я могу, если желаете, на своей собственной шкуре испытать их.

— То есть?

— Очень просто, приняв ваши страдания на себя. Вы, очевидно, слышали, что люди с развитыми психическими способностями иногда так поступают.

— Что-то такое слыхал, — признался Грегори. — Ну что ж, вы мне, кажется, кое-что должны в качестве компенсации за тот страх, который нагнали на меня два часа назад. Будем считать, что мы квиты, и я постараюсь стереть все из своей памяти, если вам удастся проделать ваши штучки с моей ногой и я при этом не почувствую никакой боли.

Откинув простыни, Малаку начал разбинтовывать ногу. По мере того как он снимал бинты, Грегори, к немалому своему изумлению, обнаружил, что не испытывает обычных болей. Зато сам оккультист едва сдерживал стоны. Лицо Малаку посерело и было залито потом. Время от времени он был вынужден прерывать процедуру и закрывал глаза, хрипло дыша и дрожа. Несколько раз его толстые губы мучительно кривились от нестерпимой боли и его стоны переходили в крик. Когда он закончил, лицо его осунулось, а по морщинистым щекам текли слезы.

Он в изнеможении упал на стул и несколько минут сидел, обтирая лицо платком и тяжело переводя дух. Когда Малаку понемногу пришел в себя, Грегори сказал:

— Я благодарен вам за это. Ох, если б каждый день так!

Малаку ворчливо заметил:

— Сами виноваты, что приходится терпеть. Ведь я еще две недели назад предложил вам делать перевязки под гипнозом.

— Да, и я отказался.

— И зря. Разве вы не видите, что отвергать этот метод обезболивания и вместо этого позволять накачивать себя наркотиками противоречит всякой логике? Не откажетесь ведь вы от анастезии при операции, не так ли?

— Это правда, — медленно произнес Грегори, — но вы не тот доктор — в привычном значении этого слова, — и Купорович был уверен, что вы вступили в сделку с Дьяволом. Прибавьте к этому еще и то, что вы в моем присутствии отрекались сегодня от вашего Бога. Я не принадлежу к глубоко религиозным людям, но…

— То, что так думает русский, меня нисколько не удивляет, — не дал ему договорить Малаку. — Русские вообще очень верят в предрассудки. Ну а с ним и тем более все ясно, ибо он находится под влиянием Луны. Такие люди верят в Бога и в Сатану. И то, что я отрекся от Иеговы, также объясняется тем, что я не исповедую уже давно иудаизм как религию. Это то же самое, как если бы протестант сказал: «А черт с ним, с этим Папой!» Но, как мне кажется, вы человек с широкими взглядами на эти вещи, так что я принесу вам несколько книг по гипнотизму, прочтите их, и, может быть, тогда ваше мнение о гипнозе изменится.

Несмотря на благоприятные предсказания оккультиста, Грегори несколько дней серьезно тревожился о судьбе Купоровича. Но все было тихо. Очевидно, Купорович воспользовался чьими-то документами и путешествовал под чужим именем.

На это предположение наводил странный случай. В Сассене пропал деревенский почтальон: совсем хворый и немолодой белобилетник. Был он вдовец, жил одиноко и нелюдимо. В последний раз его видели копающимся в огороде в пятницу вечером, а в субботу утром он не вышел на работу. Решили, что он приболел — с ним это случалось. Хватились его только в понедельник утром. Дали знать в полицию, обыскали его домишко, но полиция ничего не обнаружила. Так его и не нашли. Был человек — и нет человека.

Ухаживал за Грегори теперь Тарик. Грегори быстро установил, что горбун общается со своим хозяином либо посредством передачи мыслей на расстояние, либо вслух на идише. Других языков он, видимо, не знал, и Грегори приходилось объясняться с ним знаками.

Хуррем раньше уже заходила к изувеченному англичанину, а теперь, после исчезновения Купоровича, она стала навещать его чаще. Выглядела она такой же печальной и подавленной, измученной своими таинственными заботами. Грегори был уверен, что приходит она к нему за человеческим участием. Он предложил ей помощь, если она откроет ему источник своей меланхолии, но она отказалась. Разговоры их, казалось, состояли из одних пауз и заканчивались обычно тем, что она вставала и под предлогом какой-то очередной срочной работы на ферме или по дому уходила. И он ни разу не попытался задержать ее.