Только тут опомнились господа офицеры, заволновались, мол, что здесь вообще происходит и где дежурный. А капитан Холин все не мог пробиться сквозь толпу к месту событий. Наконец он тонким голосом потребовал, чтобы все разошлись по местам, продолжали занятия, готовились к приему пищи.

Бронетранспортер тем временем взревел, окутался синими клубами дыма и рванул с места, потом остановился, покачнулся, снова рванул, как это бывает, когда машину ведет неопытная рука.

И вот уже помчался на глазах у ошарашенного гарнизона куда-то в сторону синеющего за полями леса и вскоре исчез в его темно-зеленых кущах.

Тут все взволнованно стали говорить, что следует организовать погоню, мол, черт-те что происходит…

И пока говорили, капитан Холин вдруг увидел среди возмущенных и негодующих двух небритых кавказцев, которые прошли через КПП, никем не охраняемый, и присоединились к любителям прекрасного, став с ними чем-то единым и неделимым.

– Вы кто такие? Как сюда попали? – срывающимся от возмущения голосом закричал, топнув ножкой, капитан Холин.

– Почему нельзя, дорогой? – зажестикулировали дети гор. – Почему красивую девушку нельзя смотреть? Все залюбовались, за ней пошли, ворота открытыми оставили, разве мы могли остановиться? Мы пошли за твоими дневальными. Вам можно на нее смотреть, почему нам нельзя?

– Сейчас же покиньте расположение части! – гаркнул капитан Холин и стал их подталкивать к воротам. – Где дежурный по КПП? Сержант Силин! Что у тебя творится? На губу у меня пойдешь! Почему оставили пост? Кто разрешил? Десять суток ареста!

– Ай, не кричи… – зажал уши Султан, тот самый «ангел-хранитель» Сережи Горюнова. – И не толкай, дорогой, сами уйдем, а то так толкну! – И сделал соответствующий жест.

Тут все завозмущались таким нахальством приезжих. Даже чуть не сорвали организацию погони за «броником», на котором, как все решили, солдатики похитили Аллу.

А тем временем муж Аллы Павел Тягунов обживал угол в общежитии, отгороженный ширмой, фанерным листом и одеялом от таких же углов в огромном зале.

Павел яростно, по-курсантски мыл пол, а в щелку за ним подглядывали офицерские жены, столь же юные, хотя и менее прекрасные, чем его жена. Павел был красив мужественной и в то же время еще по-юношески угловатой красотой. Да и ростом удался, ни в чем не уступал своей замечательной супруге. И женщины в этот день обсуждали его, посмеиваясь и качая своих детей.

– Вы лейтенант Тягунов? – спросил запыхавшийся дневальный, прибежав в общежитие.

Павел выпрямился. Дневальный оказался на голову ниже его.

– А что случилось?

– Вашу жену только что угнали на бронетранспортере! – выпалил дневальный, тараща глаза. – Дежурный по части велел вам прибыть…

– Начинается… – Павел с чувством швырнул тряпку в ведро. – А может, она угнала?

Когда Павел подбежал к танковому парку, бронетранспортер, из люка которого выглядывало чумазое и сияющее лицо его жены, уже возвращался на исходную. Павел издали показал ей кулак.

Бронетранспортер тормозит, юзит и едва не сносит ворота парка. Глохнет мотор. Алла срывает с себя душный шлемофон и у всех на глазах бросается на шею мужу.

– Как здорово! Это так необычно, так круто!

Ей плевать, что все смотрят, что юбчонка задралась по самое некуда, отчего стали видны ее символические трусики…

– Ой, ты не представляешь! Какой там «мерседес»! Пилишь по ровной дороге – уснуть можно! А тут вверх-вниз, вверх-вниз… Это так возбуждает, так сексуально, так романтично! Хоть через яму, хоть через овраг…

– Хватит цирк устраивать, – злится супруг и одергивает ей задравшуюся юбку, а потом бережно опускает ее на землю – в прямом и переносном смысле.

И она смолкает и видит, как отчитывают ребят, позволивших ей прокатиться.

– Не ругайте их! – просит она капитана Холина. – Ну пожалуйста! Это я виновата… Ну товарищ подполковник, я вас прошу.

Можно ли устоять перед ее умоляющими глазами суровому капитану Холину, которому только что присвоили внеочередное звание?

И пусть это ничего не меняет, но даже долгожданный приказ министра обороны не наполнит его душу такой бурной радостью, как этот нежный, просящий голосок.

– Их никто не накажет, – негромко, но явственно говорит кто-то сзади. И когда Алла оборачивается, то впервые видит прапорщика Горюнова, о котором ей еще предстоит узнать много интересного.

Она понимает, что он здесь – не самый старший. Но голос-то, ее не обманешь, такой голос бывает только у самого главного.

Вот почему все вокруг притихли и смотрят и слушают с интересом.

– Где вы научились водить бронетранспортер? – вежливо спрашивает писарь Горюнов Аллу, глядя ей прямо в глаза.

Она поднимает вверх плечо, с которого постоянно сползает тоненькая бретелька.

– Нигде. Мне мальчики показали. А что, нельзя?

– Конечно, нельзя, сколько тебе говорить! – сердито отвечает муж. – Хватит, идем наконец. – И берет ее за руку.

– Ну почему же… – спокойно говорит прапорщик Горюнов. – Если нельзя, но очень хочется, – то можно. Это лозунг нашего непростого времени. Вам не кажется?

– Действительно! – Алла отдергивает руку. – Почему нельзя, не понимаю. В американской армии и в Израиле женщине все можно. Водят танки, самолеты… Я правильно говорю?

– Конечно, – кивает Сережа, щурясь. – А пострелять из пушки не хотите?

– Ой, а можно? – хлопает она в ладоши. Мол, всю жизнь мечтала. – Настоящими снарядами?

– Скоро у нас ночные стрельбы, – говорит Сережа. – Знаете, как это красиво? Трассирующие снаряды рикошетом взлетают к звездам! Представляете?

Она зачарованно смотрит на него.

– Правда? – Алла грустно вздыхает. – Но мне муж не разрешит. – И прижимается к суровому мужу тем самым плечом безупречной лепки, с которого по-прежнему сползает бретелька. (Так что со стороны, до перехвата дыхания, все время хочется ее поправить.)

– Мужу можно приказать, – пожимает плечами Сережа, впервые взглянув на лейтенанта Тягунова.

– Нет, мне нужно разрешение, – опять вздыхает она. – Только кто у вас тут командует – не пойму. Все кричат на бедных мальчиков. А в чем они виноваты?

– Попросите меня, прапорщика Горюнова, – усмехается Сережа. – И считайте, что я все согласовал с командиром полка.

– А вы здесь, собственно, кто? – спросил наконец лейтенант Тягунов, несколько ошеломленный царящими здесь нравами. – Чем занимаетесь?

И странное дело – прапорщик выкатывает глаза, вытягивается по стойке «смирно», руки по швам. Ни дать ни взять служака, знающий наизусть устав.

– Так что писарь строевой части, тарщ нант!

Все давятся смехом. Смешно ведь… Перед Горюновым полковники тянутся. А он перед каким-то лейтенантом ваньку валяет. Хотя при такой жене вытянешься и перед ефрейтором.