Утро четвертого дня началось с грохота. Полина испуганно открыла глаза – внизу кто-то колотил в дверь. Крикнув «Сейчас, сейчас!», она кубарем сбежала по лестнице, звонко шлепая босыми ногами.

На пороге оказалась Хильда. Губа у нее почти зажила, желтоватый синяк был старательно запудрен, за спиной сияло волшебное утро. Хильда стояла в обнимку с продуктовым пакетом, из которого торчал зеленый хвост ананаса. Полина вдруг поняла, что жар спал и что она выздоровела.

– Заходи, чего стоишь? – сказала она, пропуская Хильду в дом. Та прошла прямиком на кухню, ухнула пакет на стол, молча стала вынимать снедь. Тем временем Полина, поднявшись наверх, натянула на пижаму мятый халат, стянула сальные волосы в хвост, нашла одну тапку, плюнула, сунула босые ноги в кроссовки. После кладбищенской прогулки они были покрыты коркой засохшей грязи.

Ананас, апельсины, ярко-зеленые яблоки, еще какая-то пестрая мелочь в сетке, бутыль рыжего сока – Хильда, распахнув холодильник, деловито распихивала по полкам пакеты и коробки.

– Тут – яйца, тут – грудинка, вот в этой штуковине… масло я сюда положу, хорошо?

Полине страшно захотелось яичницы с беконом, скворчащей, прямо со сковородки, она проглотила слюну. Откупорив бутыль сока, налила в стакан, жадно выпила до дна. Поглядела на этикетку – вполне сносно, даром что морковь с какими-то петрушками.

– Я тебе сейчас деньги…

– Это не надо, это не мои. Сахарная… ой, миссис Штаттенхаммер дала… – Хильда захлопнула холодильник, посмотрела в потолок.

– Ты сядь… – Полина выдвинула табуретку.

Хильда не очень уверенно уселась, стала ковырять ногтем лакированный бок ананаса.

От голода и болезни Полина была словно пьяная, рассеянно улыбаясь, она села напротив. Пустая, легкая голова тихо плыла, с ней вместе плыла кухня. Безумно хотелось яичницы.

– А ты оказалась права… – разглядывая расцарапанную ладонь, усмехнулась Полина. – Насчет волчицы.

Хильда вздрогнула, настороженно уставилась на Полину.

– Я той ночью через кладбище пошла… – Полина, взяв яблоко, дохнула на него, быстро протерла о рукав. – Так она за мной…

Полина с хрустом и брызгами впилась в бок яблока, кислый сок стек по подбородку. Полина тыльной стороной руки вытерла лицо. Хильда, опустив глаза, снова принялась царапать ананас.

– Ты можешь мне объяснить? – Полина, протянув руку через стол, взяла девчонку за запястье. – Что тут происходит?

Хильда сняла очки, положила на стол. Без очков ее лицо было не просто славным, оно было по-настоящему красивым. «Красота классическая, – не без зависти подумала Полина, – таких на плакаты о пользе физкультуры надо. Неужели она не понимает, что эти старушечьи очки ее уродуют?» Полина провела ладонью по столу, словно сметая крошки, невзначай взяла очки за дужку, покрутила в руках. В очках были простые стекла.

Хильда облизнула губы.

– Двести лет назад в Данциге сожгли ведьму…

– Колинду, – встряла Полина. Девчонка настороженно замолчала.

– Да, Колинду… – она замялась. – Но… Колинда была не виновата…

– Не ту сожгли… – ляпнула Полина, но тут же прикусила язык, увидев злой взгляд Хильды.

– Да, – дерзко ответила она. – С тех пор Колинда стала волчицей Данцига…

– Ее сожгли, а она назло им стала волчицей, – жуя яблоко, сказала Полина. – Понятно.

Хильда надулась и замолчала. Полина выбросила огрызок в ведро, вымыла руки.

– Все! Молчу! – садясь, пообещала Полина. У нее было отличное настроение, она выздоровела, ей хотелось дурачиться. Но еще больше хотелось разобраться во всей местной чертовщине.

Девчонка исподлобья поглядела на учительницу, буркнула:

– Настоящее имя Колинды – Иму-Лой – Собирающая Росу, она была дочерью вождя племени чероки. Думаю, и сожгли ее поэтому. А там, – Хильда кивнула в сторону окна, – там было индейское кладбище.

Полина посмотрела в окно, там и сейчас торчали кресты. У ворот слонялся здоровый малый в бейсбольной кепке.

– Там был еще молельный камень, это где шаманы совершали жертвоприношения, делали предсказания…

– Гаруспики, – не удержалась Полина. Девчонка, не поняв, замолчала.

– Ну, это в Риме, Древнем Риме. Этруски, которые по потрохам будущее предсказывали. – Полина быстро добавила: – Все, молчу!

И сделала жест, будто застегнула рот на молнию.

– Когда появились первые белые, индейцы жили рядом, там, где озеро сейчас. Потом переселенцы стали прибывать, они основали Данциг, среди них много немцев было, потому так назвали. Первым бургомистром стал Арчибальд Галль…

Полина удивленно вскинула брови.

Девчонка кивнула.

– Да, наш господин директор потомок того самого Галля, – произнесла Хильда с тихой гордостью и покраснела.

Полина взяла рыжий апельсин, царапнула ногтем маслянистую, тугую кожуру, поднесла к лицу, вдохнула.

– Тот Галль, Арчибальд, основал школу, построил церковь. Наш собор новый, но на том же месте… вот. Потом случилась история с ведьмой, потом индейцев согнали в резервацию, тех, кто выжил после карательной экспедиции генерала Роджерса. Индейское кладбище, – девчонка снова кивнула в сторону окна, – сровняли с землей; белые и раньше хоронили своих рядом, а уж после… Там, кстати, закопали останки Колинды. Могилы нет, но она где-то там.

Полина посмотрела на улицу. Там прохаживался какой-то парень в бейсбольной кепке, изредка он лениво кидал камни, стараясь попасть в фонарный столб. Ей показалось, что она видела парня раньше.

– Ну и теперь… – осторожно начала Полина, глядя девчонке в глаза, – Колинда в образе волчицы мстит всем белым? Да?

– Нет. Не всем.

– Выборочно. Понятно.

– Ничего вам не понятно, – дерзко сказала Хильда, откинув назад пшеничные волосы. Она встала, прошлась по кухне, остановилась у двери в сад.

– Колинда хотела жить в мире с белыми. Она… она была беременна от Арчибальда, он пытался спасти ее, но толпа… Там еще приехал какой-то судья, специалист по ведьмам, из Гарварда. Короче… – Хильда замолчала.

– Специалист по ведьмам из Гарварда, – рассеянно повторила Полина. В сад залетела сорока, уселась на забор и стала сердито разглядывать бурые, мокрые кучи опавшей листвы.

– А потом появилась волчица… На Голодной свадьбе. Я сама не знаю, почему так называют, но теперь каждый раз, когда волчица выбирает жертву, люди говорят: Голодная свадьба.

Полина поежилась, спросила:

– А кто жертвы? Есть какой-нибудь принцип… – она старалась говорить без иронии, – отбора?

– Плохие люди, – неуверенно, совсем по-детски сказала Хильда.

Переход от взрослой рассудительности к инфантильной непосредственности происходил мгновенно и ставил Полину в тупик. Ее подмывало съязвить, сдержаться стоило значительных усилий.