Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Папа должен заехать в школу и нет, не ко мне. К моей учительнице по музыке. Ему нужно обсудить с ней важный вопрос.
После этой новости я почти влетела в кабинет, где была Оксана Рудольфовна. Она перевела взгляд на меня, приспустив очки:
— Что случилось Женичка?
— Понимаете, тут такое дело…, - я кратко объяснила ситуацию. На самом деле рада, что все так складывалось, после того как ушла мама, папу интересовала только работа.
— Ты понимаешь, о чем ты говоришь? — она даже привстала со своего места.
Я кивнула, но уже трижды пожалела о своих словах. Прикусила язык, вспоминая простую пословицу: «молчание — золото».
— Мне кажется, что он хочет пригласить вас поужинать, У меня репетиция в Парусе. Обычно мы заканчиваем в восемь, но бывает задерживаемся до десяти, — выкручивались как могла, понимая, что это все не правильно.
— На вечер у меня другие планы. Я согласилась тебе помочь, но теперь это переходит все границы.
— Извините, вы правы. Это слишком. Заставлять вас ужинать с моим отцом, чтобы мне заниматься музыкой. Ещё раз прошу прощения. Это действительно перебор, — медленно пошла к двери. Кажется, я заигралась. Отец сказал нет, значит — нет. «Прощай Парус. Прощай…», — маленькая слезинка покатилась по щеке. Ноги заплетались, коридор казался ещё длиннее. Идти не хотелось совсем. Тот самый момент, когда Кира говорила: «все фиолетово».
Оксана Рудольфовна окликнула меня, когда я была уже в конце коридора:
— Хорошо Волкова! Но чтобы в восемь была дома! Чтобы ровно в восемь!
Улыбка озарила мое лицо. И в припрыжку побежала на урок. Какое же это счастье! Какое это счастье, что она согласилась.
Глава 34
В Парусе все как обычно. Оглушающие басы, акустика и много-много музыки. Мне нравилась атмосфера, здесь чувствовала себя как дома. Все когда-то незнакомые вещи стали для меня привычными, может все потому что я пропадала здесь сутками на пролет.
Мы с парнями сегодня заказывали пиццу, затем Лео бегал в ближайший ларек за выпечкой и принес огромную сырную лепешку. Мы играли, ели, болтали и не замечали, как время летит вперед.
Лишь изредка смотрела на часы, особенно волнительно когда маленькая стрелка перешагнула ближе к восьмёрке.
— Мы закругляемся — раздался грозный голос Джексона. — А ты волчонок останься, — Джексон указал на меня пальцем.
Хотела незаметно сбежать, как делала это в последнее время. Но сегодня внимательность Джексона сыграла на опережение.
Дэн присвистнул, Лео подмигнул.
— Намечается романтик, — пошутил Дэн.
— Свиданка в Парусе, — поддержал Лео.
— Заглохните оба, — раздался грубый голос Джексона.
И они замолчали. Всего одно его слово и ирония сошла с их лиц.
Худые спины, одна за другой скрылись за дверью. Наступила непривычная для Паруса тишина. Обычно здесь раздаются басы, рвутся струны гитары.
— Что-то случилось? — робко спросила я и снова взглянула на часы. Данная ситуация напоминала мне, сказку Золушка. Вот он прекрасный принц, но как только стрелки часов пробьют полночь моя карета превратиться в тыкву. Точнее отец или запрет меня в доме или придумает наказание похуже. Например, заберёт у меня телефон, плеер и музыку я буду слушать только по радио.
Джексон не спешил. Он стоял в метре от меня, я смущенно смотрела на него. Свой растянутый коричневый свитер хотелось растянуть еще больше, до самых коленок.
— Мне домой нужно.
— Думал, тебе нужна музыка.
— Нужна.
— Сегодня неплохо отыграли. Кстати, зачем тебе конкурс?
Похоже, Джексон жил по принципу кто владеет информацией владеет миром. Он всегда в курсе всех событий. Даже представить сложно, как это у него получается.
— Если я выиграю отец разрешит заниматься музыкой.
— Так он против? Это все из за твоей матухи. Она всех достала.
— Прошу не говори о ней так.
— Если по чеснаку я бы ей яда подлил в чай. Ты на нее совсем не похожа. Не понимаю, как она могла быть твоей матерью.
Быть… Это слово, как удар током. Она до сих пор моя мама, не смотря на все, что происходит вокруг. Да, она не интересовалось моей жизнью, всегда занималось своей. Она сейчас в доме Джексона она знала, что я так близко, но не пыталась со мной поговорить. Будто мы совсем чужие, будто она навсегда вычеркнула меня из своей памяти. Сначала я думала, что она так далеко, за океаном, поэтому не может позвонить, написать и даже поздравить с днем рождения. Сейчас эта отмазка совершенно не работала, от чего еще хуже.
— На самом деле она очень хорошая, просто ты ее не знаешь.
— И не хочу знать!
— Ты знал, что она классно играет в покер и обожает слушать пластинки индастриэл.
— Да плевать я хотел, что она там любит.
Я понимала, что наш разговор заходил в тупик и перестала развивать эту тему.
— Мне нужно идти.
Он осторожно указательным пальцем дотронулся до родинки на моей шее и посмотрел с такой грустью…. Я хотела увернуться, но что-то меня остановило. Возможно, его взгляд не разрешил мне это сделать. А возможно я просто растерялась. В этот момент Джексон показался мне другим. Настоящим, добрым, понимающим, с удивительно красивыми голубыми глазами. Я дотронулась до его сильной, мускулистой руки. Я слышала, как он дышит. Как поднимается и опускается его грудь.
Джексон с нежностью прикоснулся ко мне. Мое хрупкое тело совершенно не слушалось. Мы приблизились к друг другу настолько близко насколько это возможно, я стояла на цыпочках, но мои ноги словно оторвались от земли. Вот он свободный полет, когда закрываешь глаза и не слышишь, как в оглушающей тишине тикали стрелки часов.
А дальше раздалась мелодия на его мобильном и он отошел в сторону. Джексон ответил на звонок, сказал пару колких фраз, я даже не поняла каких, а потом снова вернулся ко мне. Взял за руку и своим обычным тоном сказал:
— Поехали, я тебя отвезу.
Сложно смотреть на часы. Даже думать не хочется, что ждет меня дома. Меня затрясло от мысли, что отец уже вернулся домой. Чувствовала себя преступницей, тайно прокрадывающейся в свой дом.
— Хорошо, спасибо.
— Не нужно говорить спасибо.
— Так нельзя Джек.
Он повернулся ко мне своей широкой спиной, подошел к дивану и начал собирать вещи в рюкзак.
— Как нельзя? — он спрашивал и не оборачивался. Казалось, что с этим вопросом он обращался не ко мне. К гитаре, роялю, к стенам с хорошей звукоизоляцией, к кому угодно, только не ко мне.
— Вот так, — я развела руками и уже пожалела, что заговорила об