принесет результатов и окажется тратой времени, но инспектор вернулся на станцию с ухмылкой на лице.

Субботнее утро застало Августа Гая в толпе людей на набережной Верхнего Ормонда, на северном берегу Лиффи. Большинство из них направлялись на рынок Ормонд, один из крупнейших в городе. В любой день, кроме воскресенья, узкие переулки XVII века были заполнены более чем сотней киосков, в большинстве из которых торговали мясом. Повсюду виднелись куски мяса, висящие на крюках, рыба, разложенная аккуратными рядами, и огромные плиты свежего масла и сыра. Зрелище было колоритным, хотя и не слишком гигиеничным: тесный и безвоздушный рынок был рассчитан на более медленную и малолюдную эпоху, и в теплую погоду вонь от гниющей требухи становилась невыносимой для большинства покупателей.

Суперинтендант Гай пересек угол рынка и вышел на Чарльз-стрит – короткую улицу, проходящую между набережной и Пилл-лейн. На протяжении многих лет это место было сердцем металлургической промышленности Дублина: из сорока магазинов, расположенных на ней, три четверти занимались продажей или производством изделий из железа, цинка, меди или свинца. Мистеру Гаю был нужен номер 32 – захудалое заведение с надписью «Фланаган-Катлер» над дверью. Это было семейное предприятие, просуществовавшее более пятидесяти лет. Его владельцы уходили на пенсию, умирали или – в одном печально известном случае – переезжали в Австралию в кандалах, но бизнес по-прежнему процветал.

Нынешним владельцем был Джон Фланаган, приятный мужчина лет сорока, живший над магазином с женой и восемью детьми. Он провел суперинтенданта за прилавок в отдельную комнату. Мистер Гай достал бритву из кармана своего пиджака.

– Мистер Фланаган, не ошибусь ли я, если скажу, что вы уже видели эту бритву?

Фланаган взял ее в руки и внимательно осмотрел.

– Да, сэр. Насколько я знаю, около пяти недель назад.

– Как вы можете быть уверены?

– Мое внимание привлекло то, что я сидел за завтраком, когда мой сын Джеймс принес мне в футляре две бритвы, одна из которых – эта. Он сказал, что их нужно заточить и поправить. В четверг вечером я передал их человеку в кепке и темно-коричневом пальто, который показался мне рабочим. Он заплатил мне восемь пенсов за заточку и правку бритв. Мне это особенно запомнилось, потому что мой сын пошутил, что они похожи на бритвы, которые я подарил мистеру Коуэну, рабочему в мастерской, где трудится моя дочь.

Мистер Гай попросил поговорить с сыном Фланагана Джеймсом. Мальчика лет двенадцати-тринадцати, который присматривал за магазином, пока его отец разговаривал с детективом, позвали в комнату, и отец сменил его за прилавком. Он выглядел встревоженным, но нескольких добрых слов суперинтенданта оказалось достаточно, чтобы он успокоился.

– Итак, Джеймс, – сказал мистер Гай, – эта бритва была найдена на дне канала несколько дней назад. Видел ли ты ее раньше?

Мальчик повертел бритву в руках, прежде чем ответить:

– Да, около пяти недель назад. Я был в магазине, кажется, во вторник утром, когда вошел человек и передал мне черный футляр, в котором лежала эта и еще одна бритва. Он сказал, что их нужно заточить и поправить к вечеру четверга.

– Ты сказал, что они были в футляре. Как он выглядел?

– С одной стороны на нем была выгравирована гончая и несколько деревьев, а с другой – кресты, похожие на бриллианты.

– А что насчет мужчины? Не мог бы ты его описать?

Джеймс нахмурился, пытаясь вспомнить черты лица заказчика:

– Он был одет в коричневое пальто с карманами спереди. На голове была фуражка с пуговицей сверху по центру. У него было грязное лицо, как будто он работал в кузнице, и широкие темные усы, которые почти сходились у подбородка.

– Он был высоким или низким?

– Он был не очень высокого роста.

– Ты бы узнал его, если бы снова увидел?

– Да, думаю, узнал бы.

Мужчина с грязным лицом с усами, одетый в коричневое пальто. Если Фланаганы были правы, полагая, что бритва, найденная в канале, была той самой, которую они заточили несколько недель назад, – а они, похоже, были уверены в этом, – то это могло быть описанием убийцы. При условии, разумеется, что человек, посетивший магазин, был и тем, кто так безжалостно орудовал лезвием. Как бы то ни было, это дало полиции что-то осязаемое, нечто, что можно было назвать прогрессом.

А прогресс – это то, что им было нужно. Накануне вечером из Дублинского замка в Бродстон был отправлен гонец со срочной запиской. В ней мистер Кеммис и суперинтендант сообщали, что сам генеральный секретарь Эдвард Хорсман, член парламента, будет рад осмотреть место убийства и побеседовать со следователями в субботу. Визит обычно неуловимого министра – представителя вестминстерского правительства в Ирландии – не был хорошей новостью. Скорее, недвусмысленный знак официальной озабоченности. Несомненно, по возвращении в Лондон главный секретарь должен был представить доклад о своих выводах самому премьер-министру – лорду Пальмерстону.

Для тех, кто пытался продолжить расследование, это событие было не просто нежелательной помехой, но и абсурдным фарсом. В четыре часа у вокзала остановилась карета, из которой вышел долговязый генеральный секретарь с бакенбардами. Мистер Хорсман восстанавливался после неприятного несчастного случая на охоте, произошедшего в предыдущие выходные – на него наступила лошадь, – а потому его движения были затруднены. Его сопровождали лорд-мэр, олдермен Джозеф Бойс, в служебной мантии с орденом на груди, и полковник Браун, комиссар столичной полиции. Создавалось впечатление, что какой-то малозначительный монарх прибыл на закладку первого камня или открытие нового здания. Старшие детективы послушно выстроились в билетном зале, чтобы их представили высокопоставленному лицу, и следовали за ним, когда он осматривал помещение. Он внимательно изучил место убийства, проявив большой интерес к каждой детали, на которую ему указал мистер Гай. После этого VIP-персон пригласили в зал заседаний, где суперинтендант Гай и королевский адвокат провели для них конфиденциальный брифинг о ходе расследования. Мистер Хорсман заявил, что «очень хочет, чтобы убийца был найден», но это прозвучало скорее как угроза, чем как выражение поддержки.

Уже давно наступил вечер, но для мистера Кеммиса, чей аппетит в работе был просто неутолим, день только начинался. Детективы были предупреждены, что, скорее всего, останутся на службе до поздней ночи, но мало кто представлял, какой марафон их ждал. В воскресенье в пять утра их наконец-то отпустили домой. Мало у кого из них были семьи, ведь «дом» означал казарму, где они спали, ели и проводили большую часть своего досуга. Только женатым офицерам разрешалось жить отдельно. Стоит отметить, что требования к полицейскому, собирающемуся вступить в брак, были строгими – он должен был обратиться к комиссарам за разрешением на брак, обязательно имея сбережения в размере не менее 40 фунтов стерлингов, – а потому большинство предпочитало уволиться из полиции прежде, чем связать себя узами