— Ага! — подтвердил Женька. — Печатными буквами. Триста тысяч требуют.

— Рублей? — осведомился Олег.

— Ни фига, — грянул Женька. — Долларов.

— Они что, с ума посходили? — опешил Олег.

— Ну, уж не знаю, — ответил Женька. — Времени дают двое суток.

— Как же они собираются получить выкуп? — задал новый вопрос Олег.

— Об этом они пока ничего не сообщили, — объяснил Женька.

— Записка-то, записка где? — необходимо было выяснить Олегу.

— В милиции. Но мы с Наташкой ксерокопию сделали.

— Молодцы, — похвалил Олег. — Знаешь, Женька, мы сейчас прямо к вам заедем. У нас тоже есть новости.

— Ждем, — очень обрадовался Женька. — Тут Ольга Степановна как раз пирог испекла. Она говорит, что на нервной почве, но получилось вкусно. С капустой.

Олег усмехнулся. На Женькин аппетит не влияли никакие треволнения и несчастья.

Простившись с Женькой, Олег быстро связался с Катей:

— Звони нашим. А потом чешите все вместе к Наташке. Мы тоже сейчас будем там. Новости при встрече.

— Вас поняла, командир, — усмехнулась Катя и повесила трубку.

Шофер по просьбе ребят свернул с Самотечной площади на Олимпийский проспект и довез их до дома на пригорке, где жили Турундаевские. Олег, Таня и Моя Длина, кивнув знакомой лифтерше, поспешили к Наташке и Женьке.

— Ну, рассказывайте! — тут же потребовал долговязый мальчик.

— Сперва вы покажете письмо, — возразил Олег.

— Пошли, — провела их в столовую Наташка.

Олег, Таня и Моя Длина принялись изучать ксерокопию.

— Кажется, писали по трафарету, — предположил Олег.

— Во всяком случае, автора по такому не определишь, — подхватила Таня.

— Ты сперва найди этого автора, — добавила Моя Длина.

— А письмо что, в конверте лежало? — осведомился Олег.

— Ну, — подтвердил Женька. — Конверт без адреса.

— Выходит, кто-то дошел до ящика и опустил это прямо в доме, — указал на записку Олег. — Это уже кое-что.

— Ну да, — оживился Женька. — К вам ведь, Наташка, просто так не войдешь.

— О том и речь, — кивнул Олег. — Надо лифтершу аккуратненько порасспрашивать, не было ли с утра кого чужого.

— Бесполезно, — с кислым видом проговорила Наташка. — К нам всю первую половину дня народ пер косяком. Сначала примчался Прошечкин. «Ах, ах, ах! Ох, ох, ох! Что же делать? Спектакль погиб!» — передразнила концептуального режиссера и драматурга Наташка. Вслед за ним возник Евтушенко. Ну, это продюсер, в фильме которого мать последнее время снималась…

— Знаем, — перебил Олег. — Мы в театре у Прошечкиных сейчас его видели.

— Этот вообще чуть не выдрал все волосы у себя из башки, — продолжала Наташка. — Ну, и завел ту же песню: «Ах, фильм накрылся! Ах, что мне теперь будет! Сколько денег уже вложено». Только поэтому их судьба матери и интересует.

— Все они гады, — процедила сквозь зубы Моя Длина. — Только о своем и пекутся. А то, что у вас в семье несчастье…

— Плевать им на наше несчастье! — совсем расклеилась Наташка.

— Зато мне не плевать! — пылко заверил Женька. — Мы, Наташка, твою маму найдем!

— Во всяком случае, будем стараться, — куда более сдержанным тоном добавил Олег.

— После Евтушенко пожаловал Вальцерович, — сообщила Наташка.

— Это еще кто такой? — спросили ребята.

— Да он всякие концертные поездки по стране организует, — откликнулась Наташка. — Мать вместе с кучей других известных артистов должна была послезавтра на один день лететь в Сибирь. Там какие-то выборы губернатора. Вот Вальцерович и сколотил группу поддержки одного из кандидатов. И мать у него была гвоздем программы. В общем, он тоже в истерике бился. Потом поперли материны подружки, поодиночке и группами. И хоть бы одна из них по-настоящему расстроилась!

Теперь Наташку просто трясло от возмущения. Олег, слушая ее, впадал во все большую растерянность. Список подозреваемых рос на глазах. Ведь теоретически любой из сегодняшних посетителей мог по дороге к лифту тихонечко бросить в ящик Турундаевских письмо с угрозами.

— Слушай, — посмотрел Олег на Наташку. — А до всех этих визитеров кто-нибудь сегодня утром почту из ящика брал?

— Нет, — с уверенностью отвечала девочка. — Мы ведь ни газет, ни журналов не выписываем. Ольга Степановна каждое утро ходит в киоск и покупает. А уж на обратном пути берет почту из ящика. Но сегодня она вообще никуда не выходила.

— Час от часу не легче, — пробормотал Олег.

Теперь ситуация с запиской представлялась ему совсем безнадежной. Ее могли опустить и сегодняшние визитеры, и вообще любой человек, входивший в подъезд рано утром или даже вчера вечером. Кроме того, преступник мог попросту дождаться на улице, пока к дому не подойдет кто-нибудь из жильцов, а потом попросить того кинуть записку в ящик с номером квартиры Турундаевских. Обычно в таких просьбах никто не отказывает. Правда, если все произошло именно так, то жилец скорее всего вспомнит, что ему вручили конверт. Однако, во-первых, этот путь наверняка уже отрабатывает милиция. А во-вторых, он, вероятнее всего, окажется тупиковым. Потому что опустить письмо в ящик мог и какой-то случайный посетитель этого дома. Да и преступники наверняка изменили свою внешность. Или вовсе действовали через третьи руки.

— Чего молчишь? — потряс Олега за плечи Женька.

— Думаю, — принялся тот тщательно протирать очки носовым платком.

— И? — выжидающе глядел на него Женька.

— Пока ничего путного, — вынужден был огорчить его Олег. — Боюсь, придется ждать, пока эти типы сами не объявятся.

— Так когда они объявятся, надо будет платить деньги, — напомнила Наташка.

— А, кстати, кто-нибудь занимается проблемой выкупа? — обратился к ней Олег.

— Федор, — ответила девочка. — Как раз сейчас ездит по друзьям, спонсорам и знакомым, чтобы нужную сумму собрать.

Из передней раздался звонок. Ребята высыпали к входной двери. Едва Наташка открыла, в квартиру влетел запыхавшийся Лешка Пашков:

— Нашли?

— Нет, — ответил Олег.

— А-а, — разочарованно протянул Лешка.

— Говорили ведь тебе, — вошли следом за ним Катя и Темыч.

— Лешенька нам прожужжал все уши, — иронично сощурилась Катя. — Раз, говорит, вызывают к Наташке, значит, нашли.

— Ну в общем-то кое-кого мы нашли, — сообщил Олег.

— Видите! — воскликнул Лешка. — Я же говорил! Кого вы нашли, Олег?

— Трех «ведьмочек», — улыбнулась Таня. — Совсем почти голеньких.