– …не могу не согласиться с мистером Муром. По сути, мы предварительно согласились более эффективно работать над его Персонализированной Программой Независимых Обучающих центров. Сообщения о том, что его компания уже отправила результаты пилотного проекта, внушают оптимизм. Не секрет, что я не большая поклонница ЧШП, но я остаюсь открытой к этой идее, если экспериментальная школа получит одобрение государственной инспекции в следующем месяце. Как вы знаете, пока что туда у нас не было доступа… Да, следующий вопрос…

Я сразу узнала голос президента Круз, и этот ее тон мне тоже был хорошо знаком. Он означал, что она устала сопротивляться, как делала это уже много лет, и ее наконец загнали в угол.

– Что такое ЧШП? – спросил Роман.

– Частные школы для «пси», – сказала я, вслушиваясь в то, что продолжала говорить президент. Наверное, пресс-конференцию организовали сегодня утром. Смело, учитывая то, что сейчас у всех на слуху. – Что-то вроде интерната для таких, как мы. Основная задача – лучше интегрировать нас в общество, обучить навыкам, которые пригодятся на рынке труда.

– Я думал, это что-то вроде… независимых поселений? Разве не ты проводила презентацию?

– Этот проект не прошел голосование, – раздраженно бросила я. Но я злилась не на Романа, а потому что вспомнила, чем все закончилось. – Решили, что он слишком дорогостоящий для экономики, которая только восстанавливается. Несколько компаний, включая фирму Мура, предложили профинансировать различные школы и проекты жилых комплексов. В результате выбрали его предложение.

Если детей действительно будут учить полезным навыкам в безопасных комфортных условиях, идея сама по себе вполне неплохая. Особенно с учетом того, что самым первым предложением – по-прежнему шокирующе популярным среди многих американцев – было выделить удаленную территорию, обустроить там самую простую инфраструктуру и запереть «пси» за электрической изгородью.

– Нет, Джордж, я согласна и с ним, и с вами, – продолжала Круз. – Эти программы могут стать отличным шансом, особенно для невостребованных «пси». Первый класс пилотного проекта состоит из двенадцати добровольцев, и мы надеемся, что сможем перевести из интернатов и приемных семей еще пятьдесят человек. Но, повторяю, это станет возможным только после того, как мистер Мур закончит первоначальное тестирование и представит программу для более глубокой проверки.

– Сколько детей остаются… невостребованными? – Роман запнулся на этой отвратительной формулировке.

– Одна тысяча сто двенадцать, – сказала я. – Большинство находятся в приемных семьях, но «пси» старшего возраста чаще живут в интернатах. Каждый из них находится под патронажем властей, для них выделены социальные работники, которые с ними всегда в контакте.

Парень снова уставился на дорогу, на его лице отразилась озадаченность.

– В чем дело? – спросила я.

– Все в порядке, – пожал он плечами. – Просто… я удивлен, что ты вроде как приняла это решение. Ты же была в лагере.

Я ошарашенно посмотрела на него.

– А при чем тут это?

После того как много лет назад перед всем миром прозвучало мое большое интервью и вслед за этим еще десяток подобных, мне уже казалось, что нет человека, который бы не слышал эту историю. Тысячи людей были в курсе всех деталей моей жизни, и я уже не ощущала ее в полной мере своей.

– Я думал, ты возненавидишь его, потому что этот проект предлагает такую же жизнь, – пояснил Роман. – Прости, я не хотел поднимать эту…

– Всe в порядке. – Я действительно была в порядке. – Дети добровольно вызвались участвовать в программе Мура, к тому же им гарантирована возможность из нее выйти. Судя по предоставленным фотографиям, это место выглядит как верх роскоши по сравнению с тем, что было у нас. – Раньше мне не приходило в голову об этом спросить, но теперь прямо сорвалось с языка. – А ведь ты не был в лагере, да?

Парень покачал головой.

– Нет. Мы выживали на улице. Мы ни разу не попадали в систему.

– И как же вам удалось?

Было время, когда я бродяжничала с другими, но в какой-то момент скрываться от охотников за головами и СПП стало почти невозможно. Угрозу для нас представляли даже обычные граждане, которые были не прочь быстро заработать, сообщив о том, что видели «пси». А что если власти вообще не располагают никакой официальной информацией на Романа и Приянку.

– Мы нашли заброшенный дом и поселились там, – проговорил парень, потирая испещренную шрамами ладонь. Слова звучали равнодушно. Отрепетированно. – Сосед приносил нам еду.

Определенно, это была ложь. Такие вещи случались только в мечтах.

– Каково это было, – спросил он, – жить в лагере?

– Вряд ли я могу рассказать что-то новое. Это была тюрьма во всех смыслах этого слова. Каждая секунда нашей жизни находилась под контролем. По приказу мы спали, ели – если считалось, что мы вообще имеем право поесть. Нас заставляли работать, чтобы мы были постоянно заняты. Это как будто ты оказался в аду, тебя облили бензином, и ты пытаешься не сгореть.

Резкость этих слов оставила горький привкус во рту, и между нами повисла неловкая тишина.

– Представь, что ты живешь, а твое сердце – в клетке, – помолчав, добавила я. – Ничто не вырывается на волю. Ничто не попадает внутрь.

Дома, еще до Каледонии, еще до Сборов, еще до того, как впервые проявилась моя сила, я росла, слушая истории, которые переходили в нашей семье из поколения в поколение, – о лагерях для интернированных японцев здесь, в Америке, во время Второй мировой войны. Я знала, что туда отправляли американцев японского происхождения, а их собственность конфисковывали просто потому, что считалось, будто люди японского происхождения опасны по своей природе. И все-таки когда автобус, который вез меня и других детей в Огайо, въехал в ворота Каледонии, я, наивный ребенок, надеялась, что в этом «реабилитационном центре» будет все так, как обещали нам в новостях: медицинская программа, которая поможет нам выжить, изолированная от внешнего мира школа, и место, где мы сможем не бояться.

Сейчас речь шла о другом, и на самом деле эти программы нельзя даже сравнивать. Я только жалела, что слушала те семейные рассказы недостаточно внимательно, и не увидела, какое отношение они имеют непосредственно ко мне. И если бы понимала, что не стоит надеяться на лучшее, а правительство и президент не всегда похожи на мудрых родителей, которые хотят позаботиться о нас, мне не было бы так больно потом.

– Мне жаль, что тебе пришлось пройти через это, – тихо произнес Роман. – Я понимаю, почему ты так усердно работаешь, защищая «пси».

Я не знала, что на это ответить, потому что я не хотела соглашаться. Я не хотела, чтобы у нас появилось что-то общее.

Приянка вышла из уборной, осторожно закрыла за собой дверь и посмотрела в сторону закусочной. Убедившись, что посетители стоят к ней спиной, она перебежала через улицу.