– Ты ведь обещала, что постараешься. – Ему хотелось возразить ей, убедить в том, что на самом деле он не может обойтись без нее, но слова не шли с языка.

– Я старалась! – Крик вырвался из самой глубины сердца.

Хотелось ее обнять, прижать к себе, утешить, пообещать, что все наладится, одновременно отторгнуть столь сильные эмоции.

– Хочешь сказать, свадьба отменяется?

– Не знаю. Ясно одно: это нужно для малыша. Но есть еще мои чувства. Нужно время, чтобы разобраться в себе. Мне жаль, Себ.

Пока он старался подыскать подходящие слова, остановить ее, она выскользнула из комнаты. Теперь она потеряна для него. И как снова ее найти?

Она оставила в Хоуксли свою лучшую камеру, любимый ноутбук и половину шляп, но сейчас волновалась только камера. В студии осталось еще несколько, но возвращаться туда равносильно побегу. Хуже того, провал.

Она пыталась поменять правила, когда они еще не вступили в вынужденный брак. Начала вмешиваться в дела, требовать отклика, подталкивать, приставать со своими презентациями. Дура. Тем не менее чувствовала себя гораздо лучше, чем раньше. Словно наконец выбралась из своего кокона. Дейзи не знала, захочет ли по собственной воле возвращаться обратно. Хотелось помогать Себу, ведь ему приходится разрываться между карьерой и домом, ожиданиями прошлого и тревогами будущего. Но он не желает помощи. Не нуждается в ней.

Дейзи ехала, автоматически отмечая дорожные знаки, пока не свернула в длинный переулок, который вел к родному дому, место, где ей надлежит быть здесь и сейчас. Как же много времени прошло с той минуты, когда она последний раз навещала его. Пройдя немного вперед по переулку и через ворота, она попала в холл. С каждым шагом Дейзи словно освобождалась от своего груза. Хоть немного. Возможно, просить о помощи вовсе не признак слабости. Скорее признак зрелости.

Хантингдон-Холл светился мягким золотом полуденного света. Дейзи приостановилась, впитывая радостное ощущение от изящных линий, света, льющегося из длинного ряда окон, от ауры процветающего семейного гнезда, любимого, ухоженного и гостеприимного. Она на минутку прикрыла глаза, представив освещенную солнцем нормандскую цитадель, донжон, построенный у воды тысячу лет тому назад. Когда она, наконец, ощутит по отношению к Хоуксли то, что чувствуют к своему дому?

Дейзи взбежала по ступенькам, благодарно вдохнув знакомый запах свежих цветов, пчелиного воска и пряный запах ванили, который так любит мать. В восемнадцать лет она ушла от этого комфорта, роскоши и любви, уверенная, что здесь не удастся найти себя, к ней не будут относиться всерьез, и она останется белой вороной в собственной семье. Слезы жгли глаза, когда Дейзи разглядывала широкую стену, увешанную семейными фотографиями. На ней не было обложек дисков отца и самых знаменитых снимков матери, только фотографии девочек, начиная с краснощеких младенцев и щербатого детства до сегодняшнего дня. То там, то тут попадались любовно оформленные в рамки фотографии Дейзи и ее снимки, в том числе выпускные работы. Чего стоило родителям отпустить ее? Предоставить свободу совершать собственные ошибки.

– Эй, девчушка Дейзи, ты привезла с собой мать?

Отец осмотрелся в поисках жены. Выражение надежды и привязанности отразилось на его лице.

– Не-а, она по-прежнему наводит страх на поставщиков и мучается над прическами.

Дейзи уткнулась отцу в грудь, он крепко ее обнял. Когда она последний раз позволяла так себя обнимать? Слишком долго не могла прийти в себя, расправить плечи.

– Привет, па.

– Рад тебя видеть, моя девочка-ромашка. У тебя измученный вид. Мать совсем загоняла?

– Думаю, вы с мамой были правы, сбежав сюда.

– Это спасло от многих хлопот.

– Дай мне воды, пожалуйста.

Как здесь хорошо! Такое же ощущение ей хотелось воссоздавать на кухне в Хоуксли, заново отшлифовав старые шкафы и перекрасив их в мягкий серый цвет. Она перетащила из салона самый лучший диван, которым не пользовались, и поставила так, чтобы было удобно расположиться перед чугунной печкой. Медленно, шаг за шагом, превратила несколько комнат для себя и Себа в теплые уютные пространства. В семейный дом.

– Такое чувство, будто ты нуждаешься в мудром совете. Когда у тебя три дочери и три десятка лет семейной жизни за плечами, надо в чем-то разбираться. Однако утро вечера мудренее. Утром легче на все взглянуть с другой стороны. Если тебе удастся следовать моим правилам, все будет в порядке.

– Забавно. Мама говорила нечто похожее.

– Ну, просто твоя мама очень мудрая женщина.

Дейзи уселась на диване с ногами, обложившись подушками и погрузившись в успокаивающие звуки и запахи детства. Через некоторое время она услышала, как отец чем-то загремел в кухне. Ее веки тяжело сомкнулись, и она задремала впервые за долгое время, почувствовав себя в полной безопасности.

– Готово, пожалуйста. Я знаю, сейчас у невест в моде мучить себя голодом перед свадьбой, но, если еще похудеешь, Дейзи-девчушка, мне придется тебя поддерживать, когда пойдешь к алтарю.

– Это же мое любимое. – Слезы защипали глаза, стоило увидеть поджаренный сыр, томатный сэндвич и миску с томатным супом. Еда из уютного детства, при этом предел кулинарных возможностей Рика Кросса.

– Спасибо, папа.

Пока она ела, отец молчал, бренча на гитаре какие-то аккорды. Когда-то Дейзи сводила с ума его неспособность сидеть спокойно, но теперь она принимала отца таким, какой он есть. Это его подушка безопасности, как для нее камера.

– Прикинь, я бы мог спеть это, вместо того чтобы произносить речь.

К чему лгать, она собирается вернуться к положению дочери, проблемной зоне крушений и ошибок. Может, так ей и надо и следует это принять. Она обязана с этим свыкнуться. Она устала все брать на себя, отгораживаться от семьи, всегда быть сильной и независимой в глазах дорогих ей людей. Возможно, именно это и означает «повзрослеть». Не закрываться от всех, а знать, когда обратиться за помощью. День, когда Себ помогал ей на съемках свадьбы, оказался самым лучшим в ее взрослой жизни. Она была так близка к тому, чтобы надеяться и рассчитывать на него.

Желудок напряженно свело, стоило подумать о том, что нужно сказать все как есть. Подходящих слов не находилось. Значит, только факты. Дейзи взглянула на отца, собираясь с духом.

– Я беременна. Папа, я беременна и не знаю, что делать.

Отец ответил не сразу. Осторожно отложил инструмент. Выражение лица изменилось. Он притянул дочь к себе, обняв так, словно больше никуда не отпустит от себя. Дейзи прильнула к отцу и, наконец, перестала бороться с подступающими слезами, пробежавшей дрожью и рыданиями, которые рвались из глубины души.

– Все хорошо, Дейзи-девчушка, – рокотал отец, – все хорошо.

Сильные порывистые рыдания затихли, сменившись всхлипываниями. Какое облегчение, что больше не нужно храбриться и делать вид, будто все замечательно. Отец рядом. Поставил перед ней стакан воды и положил несколько носовых платков.