И она осторожно попыталась выведать, что думает по этому поводу сама владелица платья.

– Наташа, а вы помните, что вы делали вчера вечером после того, как ушли к себе?

– Ни фига не помню. А чего?

– А ночью… Вы из комнаты выходили?

– Может, и выходила. Говорю же: не помню ничего!

В этот момент появилась Алена. Она протянула Насте запотевшую бутылку пива, к которой та жадно присосалась.

– Ох, спасибки, – произнесла она. – Полегчало мне чуток.

– Говорить-то хоть можешь? – по-свойски обратилась к ней Алена.

– Ага.

– Тогда отвечай: этой ночью что делала?

Наташа с удивлением взглянула на подруг:

– Вы чего обе ко мне прицепились? Вам что за дело, что я ночью делала?

– Я скажу, что. Сегодня ночью умерла Настя!

Наташа отставила бутылку пива и ошеломленно выдохнула:

– Врешь!

– Чистая правда. И мы с подругой сейчас ведем расследование обстоятельств, приведших к ее смерти.

Натке даже не пришло в голову спросить, на каком основании подруги взяли на себя эту миссию. Ей было явно не до того.

– А отчего померла-то?

– Это мы у тебя хотели спросить.

– Почему у меня?

– Ты ведь была у нее прошлой ночью?

– У Насти? Нет.

– А если честно?

– Если честно… Я не помню.

– Как ты можешь этого не помнить?

– А так и не помню! Надралась вчера с вечера, вот ничего и не помню. Ни как добралась до кровати, ни кто мне в этом помогал. Вообще ничего не помню.

– Ну, так я отвечу за тебя. Ты была у Насти в комнате. И более того, вы с ней дрались!

– Мы? – разинула рот пьянчужка. – С Настей? А вы-то откуда это знаете?

Пришлось рассказать пьянчужке про бусинку на полу с ее платья и про клочок ткани в руке покойницы. К их удивлению, Натка не стала возражать или как-то оправдываться. Вместо этого она обхватила голову руками и горестно завыла:

– Ох, горюшко-то какое-е-е! Ох, грех-то какой на душу я взяла-а-а! Нет мне прощенья, нет оправданья! Хоть и змея Настюха была, а все живая душа. А я-то ее, выходит, спьяну и укокошила?

Отчаяние ее было столь велико, что Алена не выдержала и снова спросила:

– Неужели не помнишь ничего?

Натка помотала отрицательно головой:

– Ничего! Но я вам верю. И убить я ее и впрямь могла.

– Ты этого даже не отрицаешь?

– А чего греха-то таить? Зла я на нее была. Зависть и обида меня грызли. Да еще выпила. А я всякий раз, когда выпью, чудить начинаю. Могла и убить ненароком. Не специально, конечно, трезвой я бы ее и пальцем не тронула. А так… спьяну – да, могла.

– Как же ты… Родную-то сестру?

– Не сестра она мне вовсе! Подруга!

– Но ты говорила, что Евлалия – твоя племянница!

– Ну, правильно я говорила, – не стала спорить Натка. – Только Настя все равно не сестра мне. Подругами мы когда-то с ней были. Сестрами назваными стали, но что теперь за дело? А Евлалия мне племяшка, поскольку Настя с братом моим, Мишей, встречалась, и не один месяц, а долго это у них тянулось. Настя и дочку-то от Михаила родила, потому Евлалия мне и племяшка.

Вот оно что! Выходит, Евлалия не родная дочь Филиппа.

– Но Настя говорила, что Евлалия у нее от Фила. Только Филипп женат был, когда Настя дочку родила. Поэтому записать ее на свое имя не мог, потом уже, когда овдовел и на Насте женился, то Евлалию ему пришлось удочерить.

Эта версия вызвала у Наташи приступ хохота:

– Ну и горазда брехать Настена!

– Значит, это неправда?

– Конечно, вранье чистой воды! Да вы сами посудите: если Филипп женат был, то почему девку-то на свое имя записать отказался? Это ведь он мог и без ведома законной супруги сделать. Признал бы свое отцовство, да и все дела. Для этого согласия законной жены ведь не нужно.

Действительно, не нужно! И действительно, слова Наташи куда больше походили на правду, чем слова Насти.

– А если бы вы моего брата могли видеть, сами бы поняли, что Евлалия от него. Даром, что девка, а словно с него отливали. Нос, губы, лоб… А уж волосы! У Мишки они тоже рыжие и торчат, словно у дикой свиньи. Даже характер и то его дочка взяла себе! Эх, судьбу бы только его не унаследовала, вот о чем я Бога молю.

– И где же твой брат?

– Да где же ему и быть? В тюрьме. Пятая ходка уже у него. Даже и не знаю, увижу ли я его теперь. Уж не мальчик, седьмой десяток разменял. Хотя, если это я Настю угрохала, тогда, может, и свидимся. Посадят меня к братику, то-то он обрадуется.

– Мужчины и женщины в одних тюрьмах не сидят.

– Ну, это я так… к слову.

– Скажите, а Евлалия знает, что Филипп ей не родной отец?

– Знает. Раньше-то не знала, Настя с меня слово взяла, что я буду язык за зубами держать. Но как Михаил после своей последней отсидки на волю вышел, то меня разыскал и поручение дал – Евлалию к нему привести во что бы то ни стало.

– Зачем?

– Как это зачем? – удивилась Наташа. – Дочь все-таки… Родная кровь. Познакомиться с ней хотел.

Алена нахмурилась. Странная тяга матерого уголовника к знакомству с собственным дитятей, которого он не видел почти четыре десятка лет. Неужели этот Михаил просто захотел познакомиться с дочерью, и никакой задней мысли у него при этом не было? Что-то сомнительно это все. Такая сентиментальность не в чести у тех людей, кто на своем веку пять раз сидел за решеткой.

Между тем Наташа продолжала рассказывать:

– Михаил мне сказал свою волю, а я уж постаралась ее исполнить. И хоть Настя не в восторге была от моих появлений у нее, но все эти годы, пока Лалка росла, я нет-нет, но давала им о себе знать. В гостях появлялась, хоть и незваная, а гнать они меня тоже не смели. Посижу пару часиков, отмечусь и до следующего раза исчезну. Редко, но все-таки приходила. Могла и чаще, да только чувствовала, что Настя меня тогда совсем прогнать может. Так что для Евлалии я не чужая тетя была. Ну а как Михаил на меня надавил, я Евлалии звякнула и предложила ее с одним человеком познакомить. Мне кажется, она уж и сама догадывалась, о ком речь пойдет.

– Откуда же?

Наташа отвела глаза и вместо ответа спросила:

– А пива больше нет?

– Тебе не хватит?

– Не-а, – помотала головой женщина. – Напиться хочу. Коли это я Настю убила, то я спиртного еще долго не увижу. Принеси пива, тогда я дальше расскажу.

– О чем?