Она невозмутимо наклонила голову:

– Тогда мы сейчас еще немного поработаем. Хорошо бы найти Orchis morio, чтобы он соответствовал твоей maculata.

Немного отдохнув, мы снова отправились в путь, но не дальше, в болото, а поперек, в сторону дороги. Заряженный ботанической страстью, я превзошел самого себя. Мы нашли morio, экземпляры болотного мирта, желтый очный цвет и зверобой обыкновенный – для всех них мисс Гревилль знала латинские названия. Она также показала мне гнездо чибиса с четырьмя яйцами и заросли черничных кустарников, на которых через несколько недель созреют для нас ягоды.

День уже угасал в глуховатой дымке, когда наконец мы добрались до дороги. Но теперь, хотя путь назад был долог, он шел под гору. У меня устали ноги, но грудь распирало от свежего воздуха. Этот наполнявший меня, пьянящий смысл моих подвигов помог мне во время неожиданного столкновения – в противном случае оно расстроило бы меня – с мистером Лесли, викарием церкви Святого Иуды, которую посещала мисс Гревилль. Хотя я чувствовал, что все священники автоматически относят меня к любому вероисповеданию, кроме моего исконного, это был приятный человек, которому на вопрос о вере я ответил, что принадлежу к папистам, – мой ответ устроил мисс Гревилль, когда она узнала о нем.

– Мистер Лесли исключительно одаренный человек. К тому же – широко мыслящий. – Она продолжала в той же поощрительной манере: – И конечно же, Кэрролл, мы, католики церкви Святого Иуды, во многом согласны с вами, представителями Римско-католической церкви, хотя, естественно, на наше духовенство безбрачие не распространяется.

Вскоре после этого мы были уже дома. С шумным выражением признательности я попрощался с мисс Гревилль и бросился с контейнером вверх по лестнице.

– Мама, я так провел время! Я нашел редкую орхидею. У нас есть растение, которое действительно ловит мух, и много всяких других экземпляров. Мисс Гревилль собирается показать мне, как готовить их для хранения и как делать срезы для ее микроскопа.

Мама сидела за столом, записывая цифры на листе бумаги. Когда она подняла голову, у нее был такой озабоченный вид, что я воскликнул:

– Мама, что случилось? Ты меня не слышала?

Она мгновенно собралась:

– Нет, дорогой, конечно, я тебя слышала. – Она протянула руки и крепко обняла меня. – Как у тебя раскраснелись щеки. Ну-ка, садись рядом, поближе, и все мне подробно расскажи.

Той весной и летом я проводил долгие часы в состоянии счастья и безмятежности на болотах, иногда с мисс Гревилль, но чаще всего один. Моя страсть к естественной истории, по крайней мере, способствовала улучшению здоровья. Или, возможно, причиной этому были легкие гантели, которые мисс Гревилль принесла в мою комнату, и те утренние холодные ванны, которые, несмотря на протесты мамы, я теперь стоически принимал по совету моей покровительницы; ставя мне в пример не вызывающий сомнений аскетизм бегунов, тренировавшихся для соревнований в Олимпии, она продолжала воспламенять меня греческим идеалом.

– Природа тебя не наделила каким-то особенным телосложением, Кэрролл. Тебе придется самому его развивать.

Хотя пока что никаких заметных мышечных выпуклостей у меня не наблюдалось и было унизительно, когда мисс Гревилль тщетно искала первые признаки моих бицепсов, тем не менее я наконец-то начал расти. И, помимо этого, я стал невероятным экспертом по болотам. Я нашел и изучил практически каждый дикий цветок между Ардфилланом и Глен-Фруином, мог определить едва уловимую разницу между лапчаткой ползучей и лапчаткой прямостоячей и, когда мне захотелось похвастаться, смог даже вырезать и окрасить фрагменты растения, чтобы продемонстрировать их маме с помощью старинного цейсовского микроскопа мисс Гревилль. Мои одинокие скитания сквозь вересковые пустоши не давали сбыться моему самому большому желанию – найти для близкого общения кого-то моего возраста, но они невероятным образом подарили мне друга в лице егеря, которым я сам мечтал стать в раннем детстве. После болезненной преамбулы, когда, завидев на горизонте мою фигурку, Джон Маккензи погнался за мной, чтобы обвинить меня в браконьерском собирании яиц куропаток, содержимое моего контейнера отчасти успокоило его, а ботанические термины, которыми я сыпал в свое оправдание, вероятно, убедили его, что он имеет дело с неким чудаком. В дальнейшем, наблюдая за мной в подзорную трубу следопыта, он, должно быть, убедился в моей безвредности и нашел возможность встретиться со мной и выслушать, а позже, когда он счел, что я могу быть полезен в качестве того, кто находит и показывает ему птичьи гнезда, между нами начались дружеские беседы. Его задача как охранника Глен-Фруина состояла в том, чтобы обеспечить максимум птиц к двенадцатому августа[48]. Думаю, что в конце концов я заслужил его уважение, потому что он не поленился рассказать мне много интересного о своей работе, – во время обеденных бесед с мисс Гревилль я не преминул поделиться услышанным от него.

– А знаете ли вы вот что, мисс Гревилль? – начинал я, с удовольствием отведав первую ложку красного супа, который, по-видимому, назывался борщом.

– Я знаю очень много вещей, Кэрролл. Что именно тебя интересует?

– Куропатки, мисс Гревилль.

– Да, – задумчиво ответила она. – Я довольно хорошо знакома с этой птицей, как на столе, так и вне его. Мой бедный отец много их настрелял на Йоркширских болотах.

– Но знаете ли вы, мисс Гревилль, что, когда птенец начинает летать, всего лишь через пять дней после того, как вылупится из яйца, он не может выжить без двух вещей?

– Без молодых зеленых побегов вереска? – предположила она.

– А еще?

Она покачала головой.

– Без комаров-дергунов! – воскликнул я.

Она подняла глаза от супа:

– Боже мой, Кэрролл. Ты меня пугаешь.

– Думаю, да, – торжествующе сказал я. – Это одна из причин, по которой следует сжигать старый корневой вереск и сохранять на болоте бочаги[49] в качестве питательной среды для насекомых, богатых белком. – Я гордился этим словом «белок». Мистер Маккензи был довольно образованным человеком. – Вода тоже нужна, мисс Гревилль. Птица много пьет, когда насиживает яйца. Конечно, овцы – величайшее проклятье для мистера Маккензи, он всегда их считает.

– Он что, плохо спит? – осведомилась она.

– О, не в этом смысле, мисс Гревилль. Овцы пасутся на болоте. Там должно быть только определенное их число, а они днем и ночью едят молодой вереск. Они хуже, чем серые вороны. Они никогда не теряют аппетита.

Наконец она позволила себе улыбнуться:

– Отлично. Я рада, что ты не теряешь аппетита. Добавить еще супа?