И целительнице все это решительно не нравилось. Она снова начинала задавать свои вопросы — разумные, к слову сказать, вопросы — пока Лерс весьма грубо не оборвал ее.

— Рис, немедленно прекрати мучить Арель. Разве не видишь, что несчастная перепугалась ужасно. Ей сейчас необходим покой. Ты же все-таки целительница, должна понимать очевидные вещи!

И Эльмарис стало так обидно. Вот до слез прямо. Она даже на миг подумала о том, что стоит оставить Лерса с этой его Арель, а самой вернуться в лес. Пусть сам с ней возится, если ему так уж этого хочется. Но она не решилась. Она даже отстала немного, замедлив шаг, но лес, из которого они почти уже вышли, выглядел таким неуютным и страшным, что целительница просто не решилась отстать. Да и дороги обратно, к той самой развилке, где их высадил возница, она все равно не запомнила, а блуждать ночью по незнакомому лесу, было по меньше мере опасно.

И вот теперь эта странная усадьба…

Эльмарис оглядела и дом, что выглядел на удивление безжизненным, и двор, совершенно безлюдный. Прислушалась — ни звука ни шороха не смогла различить. Точно бы кроме нее, Лерса с его ношей и выскочившей на крыльцо женщины, тут и вовсе никого не было.

Но ведь так не могло быть. Дом выглядел большим и довольно богатым, так что слуги тут должны были быть. А еще работники и скотина какая. Но даже собаки им не попалось.

— Ах, дорогая моя! — тут же принялась причитать выскочившая из дома женщина, суетясь вокруг Лерса и его ноши. — Мы так волновались, так переживали. Уж и не чаяли увидеть тебя.

— Ох, матушка, — Арель подтвердила подозрения Эльмарис, что эта женщина приходится ей близкой родственницей. — Я почти распрощалась с жизнью. И если бы не этот доблестный господин, то, вероятно, вы меня уже и не увидели бы больше.

Старшая дама тут же рассыпалась в благодарностях, принялась кланяться, едва ли не до земли перед Лерсом, засуетилась еще больше, приглашая боевика в дом, распахивая перед ним все двери.

И странное дело, на Эльмарис никто вообще внимания не обращал. Никакого. Она точно бы превратилась в невидимку. Лишь только Арель бросила на целительницу торжествующий взгляд, когда Лерс слегка повернулся, пронося ее в дом.

Первым порывом целительницы было развернуться и гордо удалиться. Она даже остановилась на миг и обернулась через плечо, взглянув на лес, кутающийся в сгущающиеся сумерки.

Представила, как бредет в одиночестве под сводами вековых деревьев, как скользят ноги на опавшей иглице. А вокруг раздаются странные шорохи, и звуки непонятные. И холодно так. За каждым кустом чудится притаившийся монстр. Из-за каждого ствола смотрят на нее маленькие злобные глазки… Страшно.

И желание сбежать тут же пропало. Вернее, оно отступило, вытолкнув на первый план голос разума.

Эльмарис поторопилась в дом, чтобы успеть проскользнуть прежде, чем дверь захлопнется.

Внутри жилище было… странным. Неуютным.

И вроде мебель добротная и обивка на ней миленькая, подобрана со вкусом в тон коврам и гардинам, и свечи горят ярко-ярко, освещая и холл небольшой, и лестницу на второй этаж, по которой уже поднимался Лерс со своей ношей. Женщина, что встретила их на пороге, суетилась впереди, показывая дорогу. Внутри чисто, просторно, но… все одно неуютно.

Холодно. Несмотря на то, что и камины растоплены были жарко. Но пламя это было… словно не живое и не грело совершенно. И зеркала развешенные повсюду притягивали взгляд. Завораживали.

И чудилось Эльмарис, что не зеркала то вовсе, а глаза, которые наблюдают за ней. Сам дом этот и то, что он скрывает внутри себя, глядел на нее. Следил. Приглядывался.

А может и не глаза то, а проходы… Темные провалы, сквозь которые можно попасть в мир иной. Темный, страшный. Потусторонний.

Целительница головой тряхнула, отгоняя наваждение. Поежилась, обхватив себя за плечи руками, и поторопилась догнать Лерса.

И пусть боевик ведет себя странно и про нее словно забыл. Но рядом с ним спокойно. И безопасно. Он не даст ее в обиду и не отдаст никому. Ни дому этому, ни тому злу, что притаилось в недрах его.

Он обещал. Клялся ей, что защитит, убережет. А дарканцы слово свое держат. Всегда. Даже если дали его в минуту слабости или не подумав.

Эльмарис торопилась. Лерс уже поднялся на самый верх, того и гляди свернет сейчас в коридор какой и вовсе с глаз скроется. В зеркале мелькнула тень и девушка вздрогнув, оглянулась. Покачнулась, наступив на подол, руками взмахнула. Ваза, стоящая тут же, у подножия лестницы, закачалась и вот уже рассыпалась на сотни осколков. Грохоту было.

Наверху всполошились.

Матушка Арель так и вовсе руками всплеснула, запричитала. Говорила что-то быстро так, что и слов-то было не разобрать.

— Кузина моя, — донесся до слуха целительницы уверенный голос Лерса. — Бедовая совсем. Навязалась в попутчицы, сил нет избавиться. Давно уж думал бросить где-нибудь, да пропадет ведь. Куда ей, горемычной, одной оставаться.

Эльмарис покраснела. Вспыхнула мгновенно, чувствуя, как сердце, что и без того работало с перебоями и вовсе замирает и в груди разрастается пустота.

Кузина? Как так-то?

Почему?

И слезы к глазам подступили. Желание развернуться и убежать подальше из этого дома стало так и вовсе нестерпимым.

— Риска! — закричал сверху Лерс. — А ну иди сюда, пока еще чего-нибудь не натворила. Где ты там?

И она пошла. Не к выходу, как хотелось, а по лестнице. Поднималась медленно, замирая на каждой ступеньке и мечтая исчезнуть. Или вот храбрости набраться и убежать.

Комнату ей выделили маленькую. Темную. И огонь в камине горел нехотя, не грея совершенно. Одинокая свечка света почти совсем не давала и темнота клубилась вдоль стен, пугая.

Служанка принесла поднос с ужином: ломоть хлеба, толстый кусок сыра и питье какое-то в кружке. Бухнула на стол напротив камина и вышла, даже слова не сказав. Дверь за собой захлопнула и неприятным стуком.

Есть не хотелось. Ничего не хотелось, разве что скрутиться комочком и плакать. Жалеть себя.

Эльмарис всхлипнула, уронила сумку с вещами на пол и приблизилась к камину, руки к огню протянула. А все одно холодно было. И холод этот не снаружи шел, а изнутри. Сердце ее точно бы коркой ледяной покрывалось. И даже пламя растопить ее не могло.

Зеркало висело рядом с камином, на стене. Огромное — целительница себя в нем в полный рост рассмотреть могла, — овальное, похожее на то, что внизу, только рама старая, потрескавшаяся, неприглядная. И стекло будто бы мутное. А там, за мутностью этой чудились Эльмарис глаза недобрые. Злые.

Отвернулась, поежившись. Принялась оглядываться. Мебель была обшарпанная и ковра на полу не наблюдалось. Из всей обстановки только шкаф с одной дверцей — вторая давно уж отвалилась и стояла тут же, прислоненная к стене, — да узкая кровать, застланная старым, потертым покрывалом, на котором и рисунка разобрать не получилось бы. Стол у камина, маленький, кособокий, сколоченный из грубых досок. И все.