— Ваши документы.

— А поздороваться? — сказал Гордеев.

— Чего? — удивился сержант.

— А представиться? — с раздражением настаивал на соблюдении законности адвокат.

Евгения уже толкала его в бок, но Гордеев чувствовал, что не сможет остановиться, удержать его сейчас мог бы, скажем, грозный окрик Вячеслава Ивановича Грязнова или ехидное замечание Александра Борисовича Турецкого. Но не было рядом учителей и соратников, и Гордеев катился по наклонной плоскости.

Сержант сделал шаг назад и крикнул в «бобик»:

— Семен, тут какой-то мужик выступает.

«Бобик» покачнулся, и пыл Гордеева немного поугас. Из машины вылез еще один милиционер, весом под сто пятьдесят килограммов. Пистолет свой Гордеев, конечно, давно убрал и демонстрировать его вовсе не собирался. Да такого быка из газового, наверно, и не свалишь. Теоретически. Проверять как-то не хотелось. Гордеев на секунду представил себе заголовок: «Известный адвокат напал на милицейский патруль».

— Ладно-ладно, — сказал он. — Давайте, ребята, не будем связываться друг с другом. Я юрист, член Московской коллегии адвокатов, вот мои документы…

Четверть часа спустя, когда недовольные менты наконец отстали и продолжили ночное патрулирование, Женя повернулась к Гордееву, в глазах у нее плясали веселые искорки, и она сказала:

Прошел патруль, стуча мечами, Дурной монах прокрался к милой, Над островерхими домами Неведомое опочило.[6]Она это именно сказала — не прочитала, не продекламировала, — сказала очень буднично и просто.

Гордеев смотрел на девушку во все глаза, что не помешало ему добавить:

Но спокойны, мы поспорим Со стражами Господня Гнева, И пахнет звездами и морем Твой плащ широкий, Женевьева. Женя критически осмотрела свою коротенькую курточку, и они оба весело захохотали.

Ты помнишь ли, как перед нами Встал храм, чернеющий во мраке, Над сумрачными алтарями Горели огненные знаки. — Теперь я хочу домой, — прошептала она и впилась в него губами.

Утром он постоял на балконе, слушая, как идет дождь и как лужи в детском саду превращаются в стихийное бедствие. Кажется, он был счастлив, и ему стало немного стыдно. Евгения заворочалась в постели, и он вернулся в комнату.

После бурной ночи Гордеев смог выехать в Лефортово только в половине одиннадцатого. Не то чтобы он забыл о своих служебных обязанностях, но уж больно утро было хорошее. Он быстренько сгонял на ближайший рынок, и Евгения приготовила роскошный завтрак. А запасы в холодильнике обещали не менее впечатляющий обед, скользнула коварная мыслишка. Впрочем, нет, труба зовет.

Стоя же на балконе и вдыхая зарождающиеся весенние ароматы, Гордеев наконец дозвонился до Грязнова-старшего. Насчет «Волги» Вячеслав Иванович снова ничего объяснять не стал и по Богомолову с Мартыновым новостей у него тоже не было.

— Ищем, Юра, ищем. Не нервничай. Может, ты не знал, но непростое это дело — людей в Москве найти, тем более если они прячутся. Я попросил одного парня этим персонально заняться, нашего бывшего опера, Хомяка. Он сейчас в бессрочном отпуске, так сказать. Да ты же его знаешь, кажется?

— Да, помню, видел у вас. Лет сорока, здоровый такой мужик. «В помещение вошли Хомяк, с ним еще двое…»

— Точно, у тебя отменная память оказывается, кто бы мог подумать. Он обрадовался, когда узнал, что Турецкому сможет помочь. Хомяк — опер грамотный, надеюсь, справится, найдет субчиков.

— Если они только куда-нибудь подальше не удрали, — пробормотал Гордеев.

— Не-ет. Что-то мне подсказывает, что они здесь. Вот сам посуди. Ты говоришь, что Турецкий долго не называл человека, с которым он там встречался, верно?

— Да.

— Почему, как тебе кажется?

— Не совсем уверен, но… вероятно, Александр Борисович почему-то тянет время.

— Это запросто, — согласился Вячеслав Иванович. — Саня не тот человек, который будет шуршать травкой, чтобы спугнуть гадюк. Он примерится хорошенько и передавит всех к чертовой матери.

— Народная самурайская мудрость, — усмехнулся Гордеев. — А мне вот другая пришла в голову. Если долго сидеть на берегу, можно увидеть, как труп твоего врага проплывет мимо.

— Ну, это ты брось, это в наших условиях не работает. Если долго сидеть на берегу, можно простудиться. У нас нужно нечто среднее, скажем…

— Вячеслав Иванович! — оборвал Гордеев философскую мысль в развитии. — А почему мы вообразили, что эти двое из «Распутина» прячутся?!

— Что ты хочешь сказать?

— Да, может, они совсем даже не собирались прятаться!

— Черт, — после некоторой паузы тихо сказал начальник МУРа. — Я понял тебя, Юра. Будь на связи.

На балкон осторожно заглянула Женя:

— Кофе будешь?

— Маленькую чашечку, и побегу…

Когда Юрий Петрович заводил свой «форд», из соседнего подъезда вышла Ирина Турецкая. Она посмотрела на него долгим взглядом и сказала только:

— Я же вам говорила…

Гордеева распирало море эмоций, он хотел немедленно поделиться ими со всем белым светом, и, в общем-то, Ирина была не самым худшим кандидатом, в конце концов, ведь именно она познакомила его с Евгенией. Гордеев сделал неопределенное движение обеими руками, потом безнадежно махнул и сказал:

— Не могу. Я не поэт… Потом как-нибудь, ладно? Ира, а вы с ней давно знакомы, старые подруги, да?

— Вовсе нет, я же говорила, она только неделю назад в наш дом переехала. Мы с Александром помогали ей вещи перевозить.

— Удивительная женщина, — пробормотал Гордеев. — Я еду в Лефортово, передать что-нибудь Александру Борисовичу?

Ирина закусила нижнюю губу и отрицательно помотала головой.

Гордеев попал в пробку, и оттого его чувство вины перед Турецким усилилось. Но тот совсем не был в претензии. С обычным своим скучающим видом он листал свежие газеты, которые привез Гордеев. Адвокат внимательно следил за своим клиентом, может быть, опять выкинет какой-нибудь трюк с газетной подсказкой? Но Турецкий в основном изучал «Спорт-экспресс» и все бормотал что-то насчет бейсбола. Юрий Петрович этим загадочным для русского человека видом спорта не интересовался и мало что понял, хотя потом вспоминал, что в голове у него в тот момент что-то шевельнулось.

— Что нового вообще в мире делается? — равнодушно спросил Турецкий, как обычно закуривая «Кэмел».

Гордеев не без доли смущения рассказал ему про свою новую знакомую, начав, разумеется, с жизнеописания Ирины Генриховны и Нины Александровны Турецких. Александр Борисович слушал, казалось, невнимательно, вполуха, а потом вдруг сказал:

— Ты знаешь, Юра, что в Германии разрешен секс за рулем?