– Поешь. Не хватало еще, чтобы ты при всех рухнул в голодный обморок. И не вздумай плакать на суде. Ты – мужчина, ты должен быть сильным.

– Марина, ты не веришь мне. И от этого еще больнее. Ты знаешь, ты точно знаешь, что я не виноват, – Женя схватил ее за руку в бесконтрольном порыве.

Женщина молчала, с жалостью глядя на него.

– Молчишь? – горестно прошептал парень. – Молчишь… Я этого не делал. Я не поджигал бункер. Зачем ты спасла меня от военных? Расстрел – это менее мучительно, чем всеобщее презрение.

– Да потому, что пожалела тебя, идиота! Не было бы никакого расстрела! Хуже! – Марина на несколько мгновений вышла из себя и проговорилась. Она вырвала руку и вскочила.

– Хуже? – вдруг заинтересованно протянул Евгений. – О чем вы говорили с полковником?

– Ешь и не задавай глупых вопросов, – бросила Алексеева, выходя.

– Постой! Марина! – парень кинулся к решетке, схватился за поржавевшие прутья. – Что ты знаешь?!

Женщина быстро уходила по коридору. Женя опустился на пол и задумался, глядя в стену. Ему было тревожно и худо. Что-то шло не так, и почему-то этого никто не видел. А теперь его не послушают, даже если он что-то узнает. В голове блуждали страшные догадки. Только бы выбраться отсюда.

* * *

Время тянулось бесконечно долго, в вентиляционной шахте гулко падали капли конденсата, и этот звук сводил с ума.

Евгений метался по тесной клетке. Три шага – туда. Три – обратно. Действие, повторявшееся до бесконечности.

Парень пытался говорить сам с собой вслух, петь, кричать, но в тишине собственный голос звучал настолько неестественно и жутко, что вскоре пришлось замолчать.

Наконец пленник устроился в углу и затих. В сознании вдруг стало пусто, мысли ушли. Юноша запрокинул голову, закрыл глаза, слушая удары собственного сердца, и незаметно уснул.

Проснулся он спустя несколько томительных часов, разбуженный шагами, мгновенно вынырнув из черной бездны.

Два молодых парня из убежища автоконструкторов открыли решетку и грубо вытолкали Женю из камеры, не произнеся ни слова. Оба когда-то были его друзьями. Сейчас в их взглядах сквозило презрение и ненависть.

В общем зале бункера было не продохнуть. Кажется, сюда собрались все, исключая часовых у дверей. Толпа расступалась, когда конвой вел Евгения к столу, за которым сидели Егор и Олег. Люди смотрели на парня, как на прокаженного, женщины отворачивались. В спину ему летели проклятья.

Женя шел, опустив голову, не глядя по сторонам, и осмелился поднять взгляд, только остановившись перед судьями. Отец смотрел равнодушно, его глаза были холоднее льда. Это безразличие обожгло юношу больнее слов.

– Сегодня мы собрались здесь, чтобы разобрать вопиющий и кошмарный случай, – начал Олег Семенович, поднявшись со своего места. – У наших друзей произошло огромное несчастье. Их дом, спасавший от невзгод окружающего мира, был цинично сожжен. И тем страшнее, что это сделал человек, которого все очень хорошо знали. Мы с Егором Михайловичем вынесем приговор Евгению Егоровичу Коровину, который обвиняется в умышленном поджоге. Слава богу, обошлось без жертв, и мы примем это во внимание.

В зале зашептались. Женя встретился взглядом с Мариной. Она смотрела устало, беспомощно, но где-то в глубине ее серых глаз плескалась жалость.

– Евгений, что вы скажете в свое оправдание? – повысил голос Рыбаков, перекрикивая возбужденную толпу.

– Я этого не совершал, – тихо сказал парень. – Меня подставили.

С места поднялся Егор Михайлович.

– Тебя обнаружили возле обгоревшей трубы, с канистрой в руках, заляпанного бензином. Это подтвердят свидетели. Мне кажется, твоя вина очевидна. Имей же смелость признаться! – он говорил жестко, четко, каждое слово – как пощечина.

– Я этого не совершал! – чуть громче выговорил Женя.

– Марина Александровна не обнаружила тебя в вашей общей комнате, когда начался пожар. Это так, госпожа Алексеева?

– Верно. Я вскочила, когда услышала крики. Жени в комнате не было. Внизу кричали, что бункер горит, я бросилась будить вас, Егор Михайлович.

– Хорошо. Андрей Семенов, ты в ту ночь дежурил в общем зале и увидел пожар в генераторной. Как это произошло? – обратился Коровин к стоявшему в стороне молодому человеку.

– В общий зал никто не входил, я, по инструкции, открыл все двери и сидел так, чтобы видеть, что происходит во всех помещениях. Где-то в районе часа ночи в генераторной полыхнуло, но мимо меня никто не проходил. Я побежал туда. Горела решетка вентиляции и лужа бензина на полу. Я крикнул «Пожар!», попробовал потушить пламя, но оно уже перекинулось на генераторы, они моментально вспыхнули. Люди начали выбегать из комнат, потом с первого этажа прибежала Марина Александровна и вы, – сбивчиво произнес парень. Видно было, что он еще не отошел от пережитых волнений.

– Хорошо. Что было дальше? Сергей? – Егор Михайлович обратился к разведчику, который помогал Марине вытаскивать автоматы и химзащиту из бункера.

– Марина Александровна позвала на помощь. Вы потеряли сознание, мы с ребятами вытащили вас на свежий воздух и таскали химзу и оружие на улицу, пока было можно. Вы пришли в себя, отправили меня прочесать периметр, и тогда я нашел Женю. Он сидел у черной от гари вентшахты, смотрел перед собой, как дебил, и повторял все время «Как же так?!». Мы с Лехой его подняли и притащили к вам. Он все говорил, что это не он. Ну а кто тогда, черти зеленые? Весь в бензине, с канистрой в руках и с дикими глазами, – рассказывал Сергей, недовольно косясь на Женю.

Тот сгорбился, поник, ему хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, лишь бы не слышать жестоких слов неверия и клеветы.

– Мне кажется, все ясно. У меня не осталось сомнений. Евгений, наш трибунал признает вас виновным в совершении поджога. Выбор меры наказания остается за Егором Михайловичем, – Олег Семенович скрестил руки на груди. – Ваше последнее слово.

– Это ложь… – прошептал Женя. – Это все неправда. Я не делал этого. Не делал. Не делал!

Парень сорвался в крик. Конвой подбежал к нему, заломил руки за спину, боясь, что тот бросится на судей. Юноша бессильно обмяк, и когда его отпустили, упал на колени.

– Я не могу расстрелять этого человека, – спокойно и очень четко заговорил Коровин-старший. – Когда-то я считал его своим сыном. В моей семье нет места для этого отребья, но все же я не буду настаивать на высшей мере. Я приговариваю Евгения к исправительным работам в этом бункере до самой его смерти, и каждого из вас призываю дать поджигателю в полной мере почувствовать свою ошибку. Задание получишь у старшего смены дежурных. Ты свободен. В перемещениях по бункеру я тебя не ограничиваю. Однако не советую тебе лишний раз провоцировать людей. Иди.

Женя поднял взгляд на отца и тут же опустил глаза, не в силах выдержать равнодушно-презрительного выражения его лица. Хотел что-то сказать, но промолчал. Медленно повернулся и побрел прочь, к выходу из зала.