хочется вспомнить ещё одного чудесного человека, который очень украшал наше существование. Звали его Николай Арсеньевич Строганов. Это был высокий, седой, очень красивый пожилой человек. Назвать его стариком как-то язык не поворачивается, хотя, когда я его впервые увидела, ему было, наверное, сильно за 60. Он чуточку сутулился, но скорее от своего высокого роста, чем от возраста. Каждый четверг, зимой и летом, весной и осенью, он неизменно приходил к магазину ещё до открытия, и терпеливо ждал, когда появятся наши первые ласточки с ключами. Ему везло, если дежурила Галина Андреевна или Люда, а я вечно просыпала и опаздывала и. Летя от Садового кольца к магазину, я ещё издалека видела его высокую фигуру, в терпеливом ожидании застывшую у дверей магазина. Он охотно болтал с нами, относился к нам очень по-доброму, и мы его любили. А собирал он книги по органу. Такие книги встречались у нас нечасто, но если хоть что-нибудь было, мы обязательно оставляли их для Строганова, звонили ему домой и он очень радовался, если попадалась книга, которой у него не было. Он приходил к нам почти все то время, что я работала в магазине – ну, лет 14, наверное (а сколько лет он приходил до меня?!). Казалось, проработай мы сто лет – и все сто лет каждый четверг он будет ждать нас у дверей магазина. Но нет – состарился наш Николай Арсеньевич, заболел и умер. Приходила к нам его дочь, уже немолодая приятная полная дама, чтобы продать кое-что из его книг. Она была похожа на отца, но не такая интересная. А я вспомнила, как он специально принёс мне показать свою фотографию в молодости. Он был снят в три четверти, на нём была офицерская морская форма, лицо точеное, голова кудрявая, такой красавец – Григорий Александров в свою лучшую пору мог бы умереть от зависти. Царствие небесное нашему Николаю Арсеньевичу!

Пожалуй, надо вспомнить и Льва Евгеньевича Микулина, нашего постоянного покупателя. Он был специалистом по немецкой литературе и сам внешне был похож на немца: худощавый блондин с резковатыми чертами лица и голубыми или серыми глазами за стеклами очков в тонкой золотой оправе. В его манерах была некоторая суховатость, присущая многим из тех, кто занимается немецкой литературой и немецким языком. Заходил он к нам часто, и мы его не то чтобы любили, но привыкли к нему. Со мной Микулин был вполне любезен и приветлив, и я тоже старалась быть с ним вежливой. Но однажды он повернулся к нам какой-то необычной, с позволения сказать, гранью. Лев Евгеньевич принес показать нам фотографии своих детей, которых он снимал сам. Это были изумительные фотографии, сделанные истинно любящим отцом, и детишки на них (девочка и мальчик) выглядели чистыми ангелочками. Лев Евгеньевич предложил сделать мой портрет, и прямо скажу, лучше фотографии у меня нет. Как он умудрился сделать из моей физиономии что-то очень приличное, ума не приложу. Лев Евгеньевич оказал мне ещё одну услугу: когда мне выпала неожиданно поездка в ЧССР и ГДР, именно он нашпиговал меня всякими знаниями относительно политического строя и политических деятелей в ГДР, потому как об этом могли спросить в комитете комсомола или в парткоме, которые совершенно необходимо было пройти перед поездкой, дабы там могли проверить мою идеологическую чистоту. От комитета комсомола у меня осталось самое отвратительное впечатление, а вот в парткоме поступили мудро: без меня меня женили, то есть утвердили мою кандидатуру без моего присутствия, за что я осталась им весьма признательна. Но как сейчас помню, мы с Микулиным сидели в креслах за низким столиком в центре зала, и он рассказывал мне о Готвальде, Хоннекере и о ком там ещё? Самый главный-то у них был… А, Вальтер Ульбрихт.

Почему я вспоминаю всех этих наших покупателей? Да потому что от каждого я получала частичку души, частицу знаний, училась у них жизни, все они были и остаются частью моей жизни.

Вот, например, Воронина Татьяна Алексеевна. Она появилась в нашем магазине, благодаря самому Юрию Никулину. Дело в том, что Юрий Владимирович жил в двух шагах от нашего магазина на углу Б. Бронной и ул. Алексея Толстого. Как-то раз летом я сидела в товароведке в одиночестве, и даже никаких «продавателей» не было. Вдруг в товароведку вошел высокий мужчина. Первой моей мыслью было: «Вот и монтер появился!». Второй: «Нет, на нем слишком красивый костюм». Третьей: «Ба, да это Юрий Никулин!». Передо мной стоял высокий, сильный и заметно натренированный мужчина в отлично сшитом костюме из темной материи с серебристой ниткой и лицом Юрия Никулина. Он поздоровался, объяснил, что его жена Татьяна Николаевна знает английский язык и хочет почитать хорошие детективы на английском. Ну, я ему тут же накопала с десяток книг Агаты Кристи, Гарднера, ещё кого-то там. Может быть, он даже сначала съездил (на своей машине) домой, чтобы Татьяна Николаевна отобрала то, что нужно, а может быть, сразу заплатил за всё, я не помню. В общем, он приходил ещё пару раз, а потом стала приходить сама Татьяна Николаевна. Кстати, она перевела первый роман Гарднера, вышедший у нас в СССР. Вот Татьяна Николаевна и попросила разрешения, чтобы к нам пришла её приятельница и учительница английского языка, занимавшаяся с её сыном Максимом, – Татьяна Алексеевна. Татьяна Алексеевна ужасно стеснялась идти к чужим людям и что-то просить. Но Юрий Владимирович сказал ей: «Там в магазине есть такая девушка с глазками-вишенками, ты подойди к ней». Однако, когда Татьяна Алексеевна, наконец, решилась прийти к нам, меня не было в магазине, а была Вера, которая и приняла её в свои теплые объятия, с тех пор Татьяна Алексеевна тоже стала неотъемлемой частью нашей жизни и большим её украшением. Во-первых, она была очень интересной женщиной лет 45–46, всегда со вкусом одетой, очень доброй, очень деликатной, всегда готовой помогать не только своим бесчисленным родственникам, но и бесчисленным друзьям, к которым она присоединила и нас. Во-вторых, у неё были золотые руки. Она прекрасно вязала на машинке (это помимо большого количества уроков английского и немецкого, которые она постоянно давала, и забот о муже и сыновьях, и о семье младшего сына). Татьяна Алексеевна ещё очень вкусно готовила – сколько всяких её пирогов мы перепробовали! При всем при этом она всегда боялась быть навязчивой, всегда стеснялась что-то у нас попросить. Мы с Верой ездили к ней на дачу в город Ирпень под Киевом, в настоящее родовое гнездо, построенное ещё