организации нашей работы – то-есть, он постоянно лез не в своё дело. Его страстью было уличение. Он часто цеплялся к какому-нибудь покупателю и доводил всех до исступления. Затеять скандал было для него истинным наслаждением. Свою правоту он всегда доказывал со сладострастием евнуха. И вечно блажил, блажил, блажил… К примеру, Володька мог выискать на наших полках книжку, скажем за пять рублей, которая месяц назад продавалась в «Академии» за трояк, и устроить из-за этого такой гнусный скулёж, что всем становилось дурно. Он мог начать во всеуслышанье поносить наших девчонок-продавцов, куривших в тамбуре, – как же, его не спросили! Редкий день он не поднимал шума в магазине, зато частенько бывал последним, кто уходил от нас уже после закрытия, «тявкая» и отругиваясь (разумеется, под дружный наш «лай»).

Володька шлялся к нам по три раза в день. В жизни я не видела, чтобы он был занят делом, хотя считалось, что он сотрудник музея Горького, который находится тоже на улице Качалова. Ан-нет, один раз видела: в какой-то из субботников Володька собственноручно кисточкой для туши смахивал пыль с завитушек чугунной ограды особняка господина Рябушинского. Вот такое никчёмное занятие его, вероятно, вполне устраивало.

Короче, «товарищ Тихомиров» постоянно въедался нам в печёнки. И вот как-то раз я ему прямо и сказала об этом:

– Володя, – заявила я ему, – ну до чего же вы никчёмный человек. Никому от вас нет никакого проку. Ходите к нам сюда который год, каждый день скандалите и только портите всем нервы. Хоть бы раз увидеть от вас что-нибудь светлое и радостное.

Володька в ответ опять понёс какую-то ахинею, будто он вовсе не скандалист, а борец за правду и так далее. Но я махнула рукой и ушла от него подальше.

Не знаю уж, какой такой винтик повернулся у него в мозгу, но через некоторое время он принёс нашей Людочке (кстати, единственной, с кем он не успел серьёзно поцапаться) целый ворох билетов на выступления ансамбля Моисеева. Мы все выбрали себе билеты на удобные для нас числа и впервые в жизни, благодаря только «товарищу Тихомирову», увидели моисеевцев живьём, да ещё с их знаменитой «Ночью на Лысой Горе».

После этого «товарищ Тихомиров» продолжал приходить к нам, но цеплялся немножко меньше прежнего. А потом вдруг заболел и умер. Ему не было ещё тридцати лет.

Его мать сказала нам, что у него была саркома мозга, что несколько лет назад его за что-то сильно побили на улице, ушибли ему голову, и эта саркома – следствие той самой травмы.

И скажу я вам, как ни проедал «товарищ Тихомиров» нам плешь в течение долгого времени, всё же без него в 79-ом стало как-то пусто. Нам было жаль его и даже, я бы сказала, нам его не хватало. Конечно, он был больной парень, но смерть его была такая ранняя! Ну, а психов я встречала и похуже него.

Вот, взять, к примеру, того же Иванникова. Мы думали, что он просто псих, а он оказался прохиндеем. Да ещё каким!

Одно время повадился к нам ходить эдакий мужичонка довольно пакостного вида и скандального поведения. Как только Иванников появлялся в магазине, сразу начиналась свара. То он пытался пролезть сдать книги без очереди, то задирался к тем, кто стоял впереди него и за ним. А уж когда Иванников добирался до нас лично, то поднимал такой вселенский хай, что хоть святых выноси. Мы знали, что он чокнутый, потому что у него не было паспорта, и вместо него он предъявлял нам справку, удостоверяющую, что он, т. Иванников, проживает в доме таком-то, квартира такая-то по Чертановской улице. Справка была сложена вчетверо и успела истрепаться до невозможности, хотя Иванников и носил её в целлофановом пакете. В самое последнее время она приобрела такой вид, будто её владелец хотел эту бумажку использовать по одному важному делу, да передумал. Но мы-то этого Иванникова уже знали, как облупленного, и никакие его справки нам не надобились.

Книги для продажи он приносил на удивление хорошие: новенькие, чистенькие, вовсе не читанные. И всегда ругался с нами из-за того, что мы снижаем на них цены. Сколько мы ни доказывали ему, что дороже нам их не продать, всякий раз он с нами спорил до крика.

Однажды он ни за что ни про что накинулся на бедного «товарища Шиллера» – так мы прозвали одного нашего покупателя за его страстную любовь к немецким классикам вообще и к Шиллеру в частности. Да и внешность у него была слегка фрицевская: бесцветный блондин, лицо узкое, очки в тонкой металлической оправе. Молодого человека звали Владимир Логинов, но у нас его никто так не называл. Его любимыми немцами были Гёте и Шиллер. На прозвище «Гёте» он не тянул, так как был росту невысокого и в кости не широк, а вот Шиллер пришёлся ему как раз впору, тем более, что он написал о нём какой-то капитальный труд. При выборе прозвища сыграла роль ещё одна его особенность: он произносил звук «ш» с особым нажимом и в слове «Шиллер», и в других, но впечатление создавалось такое, будто он ни о чём другом, кроме Шиллера, и не говорит. Говорил он о своих ненаглядных немцах ужасно занудно, и только одна наша Людочка, обладавшая потрясающей способностью отключаться в любой момент, могла часами выслушивать его монологи.

И вот на этого нашего «Шиллера» и налетел со страшной руганью псих Иванников. «Шиллер-то» подошёл к товароведке узнать, не поступили ли какие-нибудь новые издания его любимчиков и заодно порассуждать на эту тему. В это же время к окошку подлетел Иванников со своими книжками. «Шиллер» не успел вовремя отодвинуться, Иванников наскочил на него, толкнул, наступил ему на ногу и снова толкнул. Бедный «Шиллер» только открыл рот, чтобы принести свои извинения, как Иванников заорал на него громким голосом:

– Проклятый паразит! Скотина эдакая! Везде он мне попадается! Всё Чертаново собой загородил! И здесь под ногами путается! Пошёл вон! Я тебе говорю, иди отсюда!

– Да я вас не знаю, – начал оправдываться «Шиллер». – Я вас никогда не видел.

– «Не знаю!» Да я тебя вчера в Чертанове из автобуса видел, и на прошлой неделе видел. Житья от тебя нет! Иди отсюда!

– Да как вы смеете со мной так разговаривать?! – возмутился Шиллер. – Вы знаете, как меня здесь называют? Меня здесь называют «товарищ Шиллер». А вы знаете, кто такой Шиллер?

Самое забавное состояло в том, что «Шиллер» незадолго до этого случая действительно переехал в Чертаново. Быть