за первым. И чувства по отношению к нему я испытываю такие же.

− Хочу добиться чего-то в жизни, − повторила я избитую фразу.

− Чего именно? − не унимался дотошный колдун.

Терпеть не могу, когда лезут в душу! Ну кому какая разница, чего я хочу добиться? Того же, чего и все: славы, известности, денег. Хотя… это всего лишь средства…

− Я хочу добиться того, что позволит мне гордиться собой.

− И доказать другим, что ты их не хуже, − без долгих раздумий добавил Эдвин.

Я промолчала. Потому что он угадал.

− Ты знаешь, Алкэ, когда-то боль и одиночество привели меня в библиотеку Мраморного замка, из которой однажды я вышел могущественным колдуном. Я доказал всем, что я лучший. Но это не избавило меня от боли, потому что мое одиночество никуда не исчезло.

− Но я-то не одинока! У меня много друзей и поклонников, − надменно бросила я.

Эдвин опустил голову и замолчал. Надолго. А потом вздохнул и тихо вымолвил:

− Что ж, быть может, я ошибаюсь, ведь у меня-то друзей никогда не было. А поклонниц и подавно, − он грустно усмехнулся. − Но я думаю, что сколько бы людей тебя не окружало, без любимого человека, без твоей второй половинки, ты всегда будешь чувствовать собственное одиночество и пустоту окружающего мира.

Эдвин умолк и погрузился в поглощение ужина. А я сидела, уставившись в тарелку, плотно сжав в руках вилку и нож и раздувая ноздри, подобно кузнечным мехам.

Неожиданно зазвучала музыка, нежная, мелодичная. Мы с Эдвином озадаченно переглянулись и одновременно высказали догадку, пришедшую в голову обоим:

− Луцифарио!

Под такую музыку у меня всегда слезы наворачиваются на глаза. Потому что под нее хочется обнимать любимого, целовать уголки его губ, ворошить пальцами волосы. Вот только под рукой этого любимого обычно не обнаруживается, зато носовых платков − хоть отбавляй!

− Давай потанцуем, − неуверенно предложила я, закусывая губы.

− Я не умею. − У Эдвина на щеках выступил румянец.

− В этом нет ничего сложного, − заверила я. − Я же не вальс тебя танцевать заставляю.

− Вальс?

− А, забей! − я махнула рукой.

− Что забить? − изумился колдун. Видимо, в нашей предыдущей беседе я описала ему не все особенности нашего мира и не полностью использовала возможности своего словарного запаса.

− Забей − значит, забудь, не обращай внимания, − терпеливо пояснила я. − А теперь пошли танцевать. И никаких отмазок!

− Чего?

Не вдаваясь в объяснения, я подскочила к Эдвину и потянула его за руку.

Сопротивляться он не стал.

Мои руки легли на его плечи, его − на мою талию, и мы закружились в танце. Мы смотрели друг другу в глаза, замирая от дыхания партнера неожиданно коснувшегося лица, от нечаянно подслушанных ударов сердец, от легких, нежных прикосновений.

Я пила вино, которое разлил по бокалам Луцифарио. Я была пьяна, но, кажется, не от вина. Я покрепче обняла за плечи Эдвина, приподнялась на цыпочки, закрыла глаза и поцеловала его, напрочь забыв о своих принципах.

Он ответил на мой поцелуй.

Когда мы, увлеченные, опьяненные друг другом, прервались, на мгновение открыв глаза, вокруг была темнота и тишина. Я сильнее прижалась к учащенно вздымавшейся груди Эдвина, стараясь успокоить собственное дыхание. Чародей щелкнул пальцами. В углу на тумбочке загорелась одинокая свеча, осветив… спальню колдуна.

Мы лукаво переглянулись, не став выяснять, кто первый подумал о ней.

… Мужчина и женщина − вот верх совершенства, естества, созданного природой. Мужчина и женщина − две половинки единого целого, в котором нет ничего лишнего, прекрасного, как мир, гармоничного, как стихи…

Ревело за окном ненастье,

Огонь свечи неверно тлел.

Тепло любви и пламя страсти

Собой невольно подогрел.

Вкус поцелуев, запах тела…

По коже пальцы пробегут,

Возьмут края рубашки белой

И вверх тихонько поведут.

Сплетенье рук и тел движенье,

И вечность сладостных минут.

Слились в одно прикосновенье

Все ласки и движенья губ…

========== VIII ==========

Глубоко вздохнув и звучно почесав бороду, Серхас развернул на столе очередной свиток, прижав один его край чернильницей, другой печатью, третий ножницами. Для прищемления четвертого края подходящих предметов под рукой не нашлось, и архимаг, выдвинув ящик стола, не глядя запустил туда руку, извлек первый попавшийся под нее амулет и утвердил его на оставшемся углу. Далее в ход пошли линейки и циркули, которыми производились замеры на разложенных по столу свитках и перья, с помощью которых чародей что-то считал и записывал на клочках бумаги, изредка вздыхая то недовольно, то изумленно, но по большей части удовлетворенно хмыкая.

Покончив, наконец, с работой, архимаг сел в кресло, сладко потянулся, поскреб ногтями бороду, затем шею. Вновь открыл ящик стола, запустив руку в ворох амулетов, поворошил их сначала небрежно, затем все более и более сосредоточенно. Под конец Серхас копался там уже обеими руками яростно и внимательно перебирая содержимое. Но так и не найдя искомого, задвинул ящик и разочарованно откинулся на спинку кресла.

В этот момент раздался стук в дверь, которая не преминула тут же открыться, впустив неуклюже протиснувшегося в образовавшуюся щелку Олвиса с ворохом свитков в обнимку.

− Можно влететь? − торопливо и без особой учтивости осведомился серафим.

− Что спрашиваешь, раз и так уже влетел? − махнул рукой Серхас.

− Да так. Приличия ради, − ни малость не смутившись, пожал плечами Олвис. − Я тут новые отчеты о разломе доставил.

− Приличия ради после стука ждут ответа, а не вламываются без спросу! − архимаг нравоучительно поднял вверх указательный палец правой руки. Серафим примирительно оскалился, всем своим видом показывая, что, мол, наставления он выслушать-то выслушает, но на путь исправления вставать не собирается.

− Летают тут всякие, а потом амулеты пропадают, − обреченно буркнул чародей, после минутного любования наичестнейшим выражением морды своего крылатого помощника.

− Это какие такие амулеты? − возмутился Олвис.

− А такие «такие» амулеты! − передразнил его Серхас, вскочив с кресла, уперев руки в столешницу и испепеляющее сверкнув глазами. − Которые у меня в ящике лежат. − Для пущей убедительности он выдвинул оный ящик резким движением и изобличающее ткнул в него пальцем.

− Уж не про те ли вы амулеты, господин, что округлую форму имеют с горлышком, да сосудом для вина служат? − разлившись в ехидной ухмылке «догадался» серафим.

− Поговори еще мне тут! − сурово прикрикнул на него Серхас, грозно потрясая