Тогда, в ночном Шереметьево все были на стороне удальца, прорвавшего осточертевший барьер границы. Теперь, достаточно понаблюдав подобную публику живьем, в условиях новой жизни, я уже не столь категоричен в своих симпатиях и антипатиях, сейчас уже не так органически противны, по определению, старательные советские таможенники. Что с них взять? Чиновники просто как могли добросовестно делали порученное дело. Правда, зачастую не в тех чемоданах и не у тех пассажиров рылись. Самое крупное ворье гордо шествовало мимо обитых жестью стоек через депутатские залы. Мы тоже махлювали и химичили, но так, по-мелочам, спасая свои жалкие, честно заработанные крохи.

Вернулись мы с дедом из тренировочного вояжа полные впечатлений и обобщенного коллективного эммигрантского опыта. Всё завертелось, закрутилось. Время понеслось вскачь, и вот на руках семейства взамен отданных безвозвратно паспортов оказались долгожданные зелененькие визы.

По хорошей семейной традиции об отправке богажа вспомнили в самый последний момент. Может и вообще бы забыли, но дед попытался пристроить в ручную кладь пару электродрелей, почти новый пылесос Уралец и автотрансформатор дабы всё это добро крутилось от половинного по сравнению с советским американского сетевого напряжения, ну и конечно же, свою обожаемую коллекцию логарифмических линеек. Кроме того в чемодан засовывались сверла, нажовочные полотна и другой дефицитный за океаном инструмент. Отказаться от этого добра сердце не позволяло. Вот ещё, отправляться в вояж на необитаемую землю голым и босым… Чемодан не выдержал и лопнул. Разразился скандальчик.

— Ты знаешь сколько там стоит обычный напильник? А пылесос?… В долларах!… Сколько лет нам всем дружно прийдется горбиться на малейшую покупку? Не знаете! А я знаю, мне сведущие люди говорили, да и в газетах читал… Горька чужбина!

В промежутках между сборами в дорогу дед ходил прощаться с березками, пешком вымахивая многие километры по городским улицам, возвращался к вечеру вымотанный, но умиротворенный. В один летний день, он вернулся домой неожиданно быстро, запыхавшийся, довольный. В блужданиях по городу дедушка набрел случайно на знакомца, поведавшего под страшным секретом, что в недалеких Сумах открыли таможню. Очередей нет, никто из отъезжающих о сем событии пока не знает, сплошная благодать. Ящиков — навалом, выбирай — не хочу.

Обзвонив старинных приятелей, дед раздобыл на следующее утро в мелком автохозяйстве автобус за вполне доступную цену. Всю ночь мы с привиредливостью Робинзона Крузо отбирали необходимые для новой жизни вещи и расстаскивали по кучкам. В самой большой оказалось несколько десятков логарифмических линеек разнообразнейших размеров и модификаций, собранных дедом за время долгой преподавательской работы, старенькая пишущая машинка с западающими буковками, пара автотрансформаторов, пылесос, небольшие тисочки, дрели, молотки, натфиля, напильники, ножовочные полотна, сверла… Венчал всё магнитофон Десна с набором кассет с песнями времен Великой Отечественной для деда, моих записей — Высоцкого, Дольского и других бардов, маминой обожаемой душки-Пугачевой и лысого Розенбаума.

К счастью для всех, дед согласился с доводами, что в Америке всё еще дюймовая система и наши болты с гайками окажутся лишними. С тяжким вздохом сожаления коробки с отобранным, хорошо промасленным от ржавения крепежом были торжественно отправлены на вечное хранение в стенной шкаф. В собранной женщинами кучке высилась стопочка простыней, наволочек, бельишка.

Утром, до того как любознательные подъездные бабки заняли наблюдательные посты на скамеечках вокруг дома, мы вытащили отобранное барахлишко к дороге и стали ждать автобуса. Старая, наверняка не один раз списанная машина появилась на удивление точно. Веселый парень помог нам втащить добро в салон и, дернув за рычаг, захлопнул дверку. В автобусе всё оказалось нормально, недавно перебранный газовский движок тянул в полную силу, кресла перетянуты новым дермантином, новая резина на колесах. Беда заключалась в полном отстуствии рессор. На городской дороге это еще не ощущалось, но выехав на скромное, раздолбанное грузовиками, латанное перелатанное шоссе областного значения мы обреченно переглянулись. Корпус авто-ветерана немилосердно подбрасывало отбивая зады пасажиров на каждом маленьком бугорке и выбоинке. Говорить, не рискуя потерять зубы, оказалось просто невозможно. Мы включили магнитофон и всю дорогу слушали, вцепившись в сидения, отобранные в загранвояж песни.

В Суммах таможня действительно существовала, но нас там совсем не ждали. Посетители, стопроцентно офицеры убывающие в Южную Группу войск, были настолько редким, заранее предворяемым телефонным звонком из воинских частей явлением, что к моменту нашего прибытия единственный таможенный инспектор еще не появлялся на службе. В переделанном из багажного пакгауза здании находился только начальникиз проштрафившихся партийных работников. Принять наши вещи он однако не мог, по той причине, что просто не представлял как это всё в натуре происходит. Кроме того он сомневался имеет ли вообще Сумская таможня право на отправку вещей эмигрантов.

Дед вытащил старенькую записную книжку, полистал разлетающиеся странички.

— Извините, а кем работает товарищ….? — Назвал ничего не говорящую мне фамилию.

— О, Иван Иванович! — Сразу оживился начальник. — Вы его знаете?

— Вместе учились в Сумском артучилище, воевали… Он сможет решить вопрос, как вы считаете?

— Он всё сможет.

— Вы уж, пожалуйста, загляните в справочник, найдите номер служебного телефона, а еще лучше просто соедините меня с ним.

— Нет, уважаемый гражданин, этого сделать не могу. Вдруг… Сам…, будет недоволен. Вы уж лично с ним разбирайтесь, а я буду ждать звонка. Позволит начальство принять Ваши вещички, оформим всё по высшему разряду, с милой душей. Не позвонит — не взыщите, но на себя брать отвественность не могу. Дед с блокнотиком отправился к телефону, начал яростно крутить диск наборника, созваниваться с некими Петюней, Васенькой и Николаем, судя по разговорам последними могиканами призыва сорок первого года.

Таможенный начальник только покрякивал да поглядывал на часы, но переговорам не мешал. Возможно ему самому показалось занятным пронаблюдать столь редкую процедуру, да и скучно ведь сидеть целыми днями одному в душном пакгаузе.

Дед неожиданно дозвонился, коротко и четко, словно ставил боевую задачу, объяснил суть дела и получил добро, при условии, что немедленно сержант прибудет к ресторану и выпьет со старым однокашником по рюмочке, пока рабочие займуться укладкой вещичек в ящики. Трубку передали таможеннику, тот выслушал короткое приказание и бросился названивать нерадивому подчиненному, заставив его бросить домашние дела и появиться на службе. Деда на автобусе отправили к ресторану, а рабочих послали выбирать из огромной кучи, наваленных возле железнодорожных путей тарных ящиков, те которые почище и пригодны для упаковки багажа.

Через полтора часика все компаненты таможенного досмотра оказались в сборе. Разрешение получено, дед, немного подшафе, но весьма довольный встречей с бывшим батарейцем доставлен обратно, прибыл инспектор, надевший по такому случаю выглаженную парадную форму и белую рубашку, складские работники притащили три здоровенных ящика. В пакгаузе собрались привлеченные необычным зрелищем работяги, в застекленной конторке уселась багажная кассирша, за столом восседали начальник и инспектор. Ещё бы, ведь Добро на досмотр дал Сам Иван Иванович.