Я потянулся к приоткрытым губкам, чтоб, если и не монтаж, то все равно побыстрее фильм поставить на прокрутку, но Татка открыла глаза. Сонно посмотрела на меня, улыбнулась. Погладила по щеке.

А потом нахмурилась. Видно, в этот момент вспомнила, что мы немного поругались и так ничего и не выяснили…

— Тат…

— Я хочу в туалет.

Вскакивает, несется козочкой в туалет, а я только смотрю завороженно на крепкую попку и длинные тренированные ножки. Бляха, даже не моргаю, чтоб стоп-кадром все запечатлеть. Узкая спина с татухой какой-то птицы, ее хвост переходит на плоский животик, перьями яркими спускается. Взлохмаченные темные волосы, тонкая шейка и манящий трогательный затылок. Со следами моих зубов. Мне нравится прихватывать ее за шею, впиваться, как зверь, клыками.

Смотрю на нее и думаю, что, наверно, я для нее слишком жесткий. Меры на знаю, держу, кусаю. Трахаю. Хотел же недельку подождать… Нихрена не подождал. Думаю, что надо перестроиться. Надо ей больше нежности. Может, поэтому она взбрыкивает? Женщине нужна ласка.

Докатился ты, Боец. Впервые в жизни задумался о том, что нужно женщине. И что ты, возможно, чего-то недодаешь…

Татка возвращается, замотанная в полотенце, идет в кухонную зону за водой.

Я встаю.

Давай, Боец, день еще не закончился.

А сколько, кстати, времени?

Совсем я, с моей сестренкой, мозги пролюбил…

На часах восемь вечера. Нормально я так рабочий день завершаю…

Радует, что основные моменты уже прояснил.

Надо бы, конечно, звякнуть по ситуации в клуб, а то там, как всегда, стоит выйти за порог, сразу все расслабляются…

Это только кажется, что бизнес наладил, людей нужных, верных посадил, где надо, и все. Можешь на

Мальдивах загорать каждую неделю.

Нихрена.

Верные люди, работающие на тебя — это просто наемные работники, которым доверять можно, но подвоха ждать нужно. Вышколенный персонал становится чуть более расслабленным в твое отсутствие, и выражается потом это в понижении среднего чека и выручки в целом. Короче, я еще с СТОшек усвоил — хочешь нормально раскрутиться и иметь деньги, держи руку на пульсе. А подчиненных — в напряге. Тогда толк будет.

А я тут, со своими, внезапно свалившимися на голову отношениями, совсем что-то расслабился. И, похоже, персонал расслабил…

Поэтому вылавливаю телефон, набираю управляющему. Узнаю сумму за день. Нормально. Во втором клубе не так радужно, но там и упор на другое. Главное, что никто не подрался и не расколотил ничего. А то байкеры — те еще говнюки.

Ладно. На СТО тоже все спокойно, если можно назвать спокойствием тот геноцид старых работников, что, с моей отмашки, устроил Геннадьич. Но вроде все всё поняли, обиженных, конечно, вагон, но разборки никто не устроил.

Геннадьич, кстати, положительно отозвался о Звере, которого прихватил с собой. Один из близнецов, более спокойный и рассудительный Димас, оказался неплохим переговорщиком. И там, где Геннадьич рубил с плеча, Димас додавливал разговорами.

Короче, нормальный тандем.

Пока я занимаюсь делами, Татка успевает сварить кофе. Только себе. Наглючая коза. И теперь сидит и пьет его. И щурит на меня свои лисьи глазки.

Я с удовольствием отмечаю ее покрасневшие щеки и немного влажный блеск зрачков, когда она, не удержавшись, скользит по моей голой груди взглядом.

Спортивные штаны я надел, а вот футболку не стал.

И правильно.

Выгляжу я хорошо, спортом занимаюсь активно, женщины смотрят очень даже оценивающе.

Но мне сейчас интересно мнение только одной женщины. Моей.

И оно, несмотря на то, что я, по ее мнению, наверняка веду себя, как говнюк, очень даже положительное для меня.

А это уже половина победы.

Ну в самом деле, не все же мне на нее залипать?

Я смотрю на чашку кофе в ее руках.

— Кофе хочешь? — невинно интересуется Татка, показательно медленно отпивая.

— А ты сварила?

— А ты заслужил?

Вот ведь коза!

Ну как с ней разговаривать серьезно?

Я смотрю на нее с минуту, тяжелым взглядом. Ну, я надеюсь, что тяжелым, все же не зря подчиненные-то бледнеют, когда так делаю.

А ей вообще ничего! Вот совершенно! Пофиг!

Мне все чаще в последнее время кажется, что существуют две Татки, мало пересекающиеся друг с другом.

Одна — нежная, невинная, мягкая, трепетная ромашка, которая глядит на меня влюбленным влажным взглядом, на все готова ради того, чтоб я посмотрел, флиртует неумело, ждет…

Да меня ждет! Любого!

Эту нежную Татку хочется гладить, ласкать, носить на руках и выполнять любые капризы.

А есть вторая Татка, появившаяся, вылупившаяся, можно сказать, за этот год. Наглая, хитрая, пустоголовая, вызывающе сексуальная оторва, которая и за словом в карман не полезет, и глаз да глаз за такой. Да и то не поймаешь момент, когда что-то устроит.

Эту, вторую Татку, хочется только трахать.

Драть безбожно и грубо, даже жестоко, сжимать до синяков, вырывать из нагло усмехающихся губ длинные стоны то ли боли, то ли удовольствия. До ломоты зубовной хочется.

А еще сильнее хочется, чтоб вот эта вторая Татка посмотрела на меня глазами первой. Довести хитрую наглую оторву до влажных глаз и нежностей.

И теперь вопрос — это у нее раздвоение личности, или у меня башня протекла?

Пока не могу понять.

Но вот то, что голова кругом идет от нее — это точно.

Сейчас явно вторая Татка побеждает. Нежная девочка, стыдливо убегающая в туалет совсем недавно, и с краской на щеках встретившая меня, выходящего из спальни в одних домашних штанах, моментально превратилась в хитрую лису, вызывающе и нагло разглядывающую мой голый торс.

А значит, что?

Значит, разговаривать бесполезно. Только трахать.

Но сначала прелюдия.

— А я должен заслужить?

— Ты мне ничего не должен. И я тебе тоже, — фырчит, опять отпивает кофе, — из квартиры выпусти. Мне в институт завтра рано. Надо выспаться.

— Завтра не пойдешь.

— Это с какого перепуга?

— Пока вопрос со всякими Гариками и Мартиками не решу.

— И как ты его решать собрался? И вообще, я так и не поняла, какого хрена, а? Я тебе уже все сказала, я — не твоя собственность!

Она ставит чашку на стол, начинает обходить его по дуге, стремясь быть дальше от меня. И это бесит. Ожидаемо и разрушительно.