— Нет. Это не связано с Наживером, Клодом или магией.

Долгий миг тишины, его дыхание согревало мой бешеный пульс.

— Но это как-то связано со мной.

Напряжение сковало мою спину.

— Это не важно, Заилас.

Он молчал пару медленных выдохов.

— Это не ложь, но и не правда.

Он разжал ладони. Он отодвинулся, повернулся ко мне спиной и тихо сидел на полу.

Я пыталась взять себя в руки и собраться с мыслями.

— Заилас… это связано с тем, что я не слышу твои мысли?

— Я слышу то, что ты хочешь, чтобы я услышал. Я не слышу то, что ты боишься мне показать.

Дрожь пробежала по коже, я смотрела на его затылок, небольшие рога выглядывали из спутанных черных волос. Я уловила звук рвущейся ткани — он погрузил когти в ковер.

— Потому мои мысли не слышны тебе.

Я нахмурилась.

— Не понимаю.

— Я пытался. Я не могу.

— Что не можешь?

— Дать тебе услышать меня.

Я не сразу его поняла. А потом потрясенно вдохнула.

— Ты… я не слышу твои мысли, потому что ты мне не позволяешь?

Его затылок двигался, он кивнул.

Мой рот раскрылся. Это была не моя вина, но…

— Заилас, нам нужно, чтобы это сработало.

— Знаю, — прорычал он. — Я пытался.

— Так старайся лучше!

— Старался! — он развернулся, склонился на носках, скалясь. — Я пытался, но все не случается просто потому, что нужно.

— Если пытался и не сработало, то почему?

— Ты решаешь скрывать мысли от меня?

— Нет. Я не знала, что делала это, пока ты не сказал, — я убрала челку с глаз, не понимая, почему он так злился. — Ты знаешь, почему закрываешься от меня?

Он оскалился.

— Почему твое лицо меняет цвет?

— Заилас! — яростно закричала я. — Это серьезно!

— Я серьезен.

— Я сказала, это не важно…

— Ты слишком много скрываешь, — он встал, возвышаясь надо мной. Холодные красные глаза смотрели на меня. — Когда ты думаешь обо мне, твой разум молчит. Когда я спрашиваю, ты не хочешь говорить. Ты говоришь, что это не важно, но я ощущаю не правду. Все глубокие и важные мысли обо мне скрыты в твоей голове.

Мой рот раскрылся, но я не знала, что сказать.

— Я во многом тебе доверяю, — его голос стал ниже, опаснее. — Я не доверяю тебе все свое. Я не доверяю тебе свой разум и мысли и все, что я чувствую и знаю. Не тебе, так много скрывающей от меня.

— Но… но это не…

Не важно. Но его способность ощущать ложь говорила ему, что я не была честной.

— Это работало раньше, — прошептала я. — Ты доверял мне.

Он смотрел на меня, а потом отвернулся.

— Я найду другой способ одолеть Наживера.

Я не смогла возразить, а он ушел в мою спальню. Простых решений не было, и я сидела одна в гостиной и ждала, пока он вернется.

Он не доверял мне. Он не мог открыть мне свой разум.

Его постоянные вопросы о цвете моего лица казались способом позлить и смутить меня. Я не считала, что для него это было важно. Что он хотел понять это. Что он искал хоть небольшой намек на то, что я думала о нем.

Но я запирала те мысли, и он, привыкший к жестокости ото всех, не мог терпеть мои тайны. Он откроется мне, если я откроюсь ему первой — открою все тайны и личные мысли.

А это… никогда не произойдет.

Грызя конец карандаша, я разглядывала законченный только что перевод. Лицо было теплым, сердце медленно и с силой билось о ребра.

Я нашла через пятьдесят страниц третью запись Миррины. Судя по тому, сколько она успела скопировать до этого, прошли недели или месяцы с успешного призыва демона Валъир. Ее новая запись заняла целую страницу и подтверждала, что прошло время.

Но не от этого румянец охватил мою шею.

Я теряю себя.

Порой я думаю, что никогда не была такой целой и живой. Никогда еще не ощущала такую безопасность. Такую защиту. Что никогда еще не было такой свободы от страха.

Мой Валъир беспощаден. Он сильный, хитрый и верный нашей безопасности. Но он и многое другое.

Какие он задает вопросы, сестра! Любопытный, как ребенок, он все хочет знать. Наши разговоры о нашем и его мире потрясают мое воображение, но и вызывают сочувствие. Он познал такую жестокость, что моя жизнь кажется легкой, по сравнению с его, и мне больно за него.

Прошлой ночью он рассказал мне о яростных сражениях между самцами-демонами. Бои ведут к смерти, и все ради чести передать семя — вырастить сыновей-воинов, чтобы продолжить бой.

Я спросила у него: Разве это не бессмысленно?

Он посмотрел на меня с печалью и смирением и спросил: А что еще есть?

И, сестра, тут мой разум не выдержал, желание утешить его было слишком сильным. Я знаю, он сильный, но он не чудовище. Он похож на человека сознанием, взглядом на справедливость, а его тело… тут я вздыхаю, ведь его тело восхитительно. Разве я безумна, что хочу коснуться его?

Я безумна, раз вижу красоту в этом демоне?

Я безумна, раз хочу больше?

Может, мое безумие лежит в этом желании излить желания на странице. Не суди меня строго, сестра, я не смею поделиться этим смятением даже с тобой. Я могу лишь молиться, что не паду еще сильнее, а смогу сдержаться.

Миррина Атанас

Я посмотрела на свой аккуратный перевод, потом на гримуар. Слова на этих страницах писала уже не Миррина, но я невольно представила перо в ее тонкой руке, кончик царапал грубую бумагу, замирая и двигаясь быстро, пока она записывала вопросы, которые не найдут ответов при ее жизни, которые могут вообще не найти ответов.

μαίνομαι ποθοῦσα αὐτοῦ θιγγάνειν

Разве я безумна, что хочу коснуться его?

μαίνομαι ὁρῶσα ἐν τούτῳ τῷ δαίμονι τὸ καλόν

Я безумна, раз вижу красоту в этом демоне?

μαίνομαι πλείω θέλουσα