После рождения Холли я стал мягче и просто надеялся, что Рози попадет где-нибудь под мой радар, что она живет обычной, простой жизнью, не попадая в сферу интересов системы, вспоминает меня иногда, испытывая легкий укол, дескать, а могло сложиться… Иногда я представлял, как Рози находит меня: телефонный звонок среди ночи, стук в дверь офиса, мы сидим бок о бок на скамеечке в парке, наблюдая в сладко-горьком молчании, как Холли качается на детской площадке рядом с двумя рыжеволосыми мальчишками. Я представлял долгий вечер в дымном пабе — наши головы постепенно склоняются друг к другу под разговоры и смех, наши пальцы придвигаются все ближе по щербатому дереву стола. Я представлял до мельчайших деталей, как она теперь выглядит: морщинки от улыбок, которых я не видел, дряблый живот от не моих детей; вся ее жизнь, которую я пропустил, написана на ее теле шрифтом Брайля для моих рук. Я представлял, как она дает мне ответы, которые не приходили мне в голову и которые сразу все объясняют, ставят все кусочки головоломки на свои места. Я надеялся на второй шанс — хотите верьте, хотите нет.

Иногда ночью, после стольких лет, я все еще хотел того же, чего хотел в двадцать: увидеть ее имя в отчетах отдела жертв домашнего насилия, в списке проституток, направленных сдавать анализ на СПИД, в списке трупов с передозом в морге в криминальном районе Лондона. Я годами читал описания сотен «неизвестных».

Все мои вехи сметены ослепляющим, оглушающим взрывом: мои вторые шансы, моя месть, моя милая противосемейная линия Мажино. Рози Дейли, пнувшая мой несчастный зад, была моим ориентиром, огромным и прочным, как скала. Теперь скала замерцала, словно мираж, весь пейзаж завертелся вокруг, выворачиваясь наизнанку; все вокруг стало совершенно незнакомым.

Я заказал еще кружку с двойным «Джеймисоном» — я не видел другого способа дотянуть до утра, стереть из мозга кошмарный образ, сотканный из скользких коричневых костей, сваленных в темную яму, и стука комьев земли, похожего на торопливый топот маленьких ножек.

Меня оставили в покое на пару часов — такой деликатности я от своих родственников не ожидал. Первым объявился Кевин: сунул голову в дверь, как мальчик, играющий в прятки, исподтишка отправил эсэмэску одной из своих подружек, пока бармен подавал кружку, и топтался вокруг моего стола. Я спас его от отчаяния и махнул рукой, дескать, садись. Мы молчали. Через три минуты к нам присоединились мои сестрички, стряхивая капли дождя с курток, хихикая и бросая любопытные взгляды по сторонам.

— Господи, — сказала Джеки, считая, что говорит шепотом, и размотала шарф. — Я помню, как мы до смерти хотели сюда попасть, только из-за того, что девочек не пускали. Похоже, правильно не пускали?

Кармела критически оглядела сиденье и обмахнула его салфеткой.

— Слава Богу, ма не пришла. Ее бы от этого места перекорежило.

— Ма собиралась прийти? — Кевин встревоженно огляделся.

— Она беспокоится за Фрэнсиса.

— Скорее мечтает проконопатить ему мозги. Она ведь не явится за вами, а?

— Она может, — хмыкнула Джеки. — Ты же знаешь, секретный агент Ма…

— Нет, я сказала ей, что ты домой уехал. — Кармела коснулась губ кончиками пальцев с видом то ли виноватым, то ли озорным. — Прости меня Господи.

— Ты гений! — Кевин с искренним облегчением откинулся на спинку сиденья.

— Согласна. Она бы только нам плешь проела! — Джеки вытянула шею, пытаясь поймать взгляд бармена. — Меня сегодня обслужат?

— Сам схожу. Вам что взять? — с готовностью предложил Кевин.

— Джин с тоником.

Кармела придвинула стул к столу.

— Как думаешь, у них грушевый сидр есть?

— Господи, Кармела!

— Я не пью крепкое, ты же знаешь.

— Я не пойду заказывать позорный «Бэбишам». Меня мигом вышвырнут.

— Все будет нормально, — успокоил я. — Тут у них тысяча девятьсот восьмидесятый; за стойкой небось целый ящик грушевого сидра.

— И бейсбольная бита для парня, который его спросит.

— Вот я и спрошу.

— О, Шай явился! Наконец-то! — Джеки приподнялась с места и помахала рукой. — Пусть он сходит — все равно пока не сел.

— А кто его звал? — поинтересовался Кевин.

— Я, а что? — взвилась Кармела. — Вы оба могли бы в вашем возрасте вести себя прилично друг с другом, хотя бы сегодня. Мы тут из-за Фрэнсиса, а не из-за вас.

— Выпьем за это, — сказал я, чувствуя, как приятное опьянение переходит в стадию, когда все вокруг становится ярким и мягким, когда ничто на свете — даже физиономия Шая — не действует мне на нервы. Обычно при первых признаках теплого тумана я немедленно перехожу на кофе. В этот вечер я приготовился оттянуться по полной.

Шай добрел до нашего уголка, смахнул рукой капли с волос.

— Надо же, ты соблаговолил сюда заглянуть! — язвительно заметил он. — И своего приятеля-копа сюда приводил…

— Его тут приняли как родного.

— Эх, жаль, я не видел. Что пьешь?

— Ты платишь?

— А что?

— Вот и славно, — сказал я. — Мне и Кевину «Гиннесс», для Джеки — джин с тоником, а Кармеле — «Бэбишам».

— Интересно, как ты его закажешь, — подначила Джеки.

— Я? Запросто. Смотрите и учитесь. — Шай подошел к бару, легко привлек внимание бармена — явно был постоянным посетителем — и торжествующе помахал нам бутылкой сидра.

— Чертов задавака! — скривилась Джеки.

Шай вернулся, неся все напитки разом — такая ловкость требует долгой практики.

— Ну скажи нам, Фрэнсис, — начал он, выставив ношу на стол. — Весь этот шурум-бурум из-за твоей чувихи? — Все замерли, а Шай продолжил как ни в чем не бывало: — Да бросьте, вы чего? Вы сейчас лопнете, небось охота спросить то же самое. Ну как, Фрэнсис?

— Оставь Фрэнсиса в покое, — заявила Кармела тоном строгой мамаши. — Кевину сказала и тебе повторю — ведите себя прилично.

Шай засмеялся и подтянул себе стул. Впрочем, еще до того, как мой мозг затуманился, я точно решил, что следует рассказать обитателям Фейтфул-плейс или кому-либо из моей семьи — по большому счету это одно и то же.

— Ничего страшного, Мелли. Точных результатов пока нет, но, похоже, обнаружили останки Рози.

Джеки коротко вздохнула, и наступила тишина.

Шай протяжно свистнул.

— Упокой ее душу, Господи, — тихо сказала Кармела. Они с Джеки перекрестились.

— Твой полицейский так и сказал Дейли, — заговорила Джеки. — Тот, про которого вы говорили. Но конечно, никто не знал, можно ли ему верить… Копы, сам понимаешь. Мало ли что скажут — ну, типа, не ты, остальные. Вдруг он просто хотел, чтобы мы думали, что это она.