все встретимся тут вечером. По его словам, он рассчитывал, что с его появлением наше с Матсом путешествие тут же закончится и сегодня мы все вместе отправимся домой. Но тем не менее ему срочно нужно было показать мне кое-что важное.

– Я в последнее время перерыл кучу разных старых книг и дважды встречался с этой вашей Ханной ван Вельден, – Леон криво усмехнулся. – Было понятно, что вы с ней заодно, это и слепой бы заметил. Так вот... Сидел я, значит, у неё на диване, и пока она отлучилась за печеньем, рассматривал всякие бумаги, которые она даже не подумала убрать с журнального столика. И тут до меня наконец дошло, в чём дело. – Леон, вскинув бровь, посмотрел на меня с некоторым вызовом. – Ты... как это там называется? Сентифлёр! И это значит, что ты можешь создавать запахи, которые очень сильно влияют на людей. Так?

– И на животных! – сказал Бенно. – Они тоже реагируют на запахи из аптеки ароматов.

– Бенно! – одёрнула я его громким шёпотом. Хоть Леон и был теперь посвящён в нашу тайну, совершенно ни к чему тут же рассказывать ему вообще всё.

Но брат лишь развёл руками:

– Да Леон уже был в аптеке ароматов. Он её нашёл, когда вы уехали.

– Что?! – От ужаса я даже на мгновение зажмурилась.

– Не беспокойся, я никому не скажу, где она находится, – сказал Леон. – Но я должен показать тебе кое-что, связанное с твоим странным талантом. Я вычитал об этом в одной книге, правда, ещё не успел проверить информацию.

– Тебе надо стать детективом, – сказала я.

– А вам надо быть немного осторожнее, если хотите сохранить свою тайну. Если мне удалось всё это выяснить, то и другие смогут!

Тут он, конечно, прав. Но об этом можно было побеспокоиться, вернувшись домой. Пока же нужно было срочно стряхнуть с Матса наваждение и помешать Сиреллу привести в действие его кошмарный план.

И мы все вместе отправились в путь. Леон вёл нас по оживлённым парижским улицам, где люди проносились мимо на какой-то огромной скорости, чуть ли не вдвое быстрее, чем в Берлине. Леон поступил точно так же, как Матс – купил карту города и по старинке нарисовал на ней маршрут, хотя в кармане у него наверняка лежал смартфон.

Тихонько усмехнувшись, я взяла Бенно за руку и вслед за Леоном шагнула на длинный эскалатор метро. Бенно поначалу хныкал и упирался, утверждая, что вести за руку без пяти минут шестилетнего человека просто неприлично, но я всё-таки приходилась ему старшей сестрой, поэтому, несмотря на нытьё, в конце концов ему пришлось играть по моим правилам. В парижском метро было слишком многолюдно, слишком суматошно и слишком много длинных эскалаторов, уходящих глубоко под землю, и упустить здесь Бенно из виду было бы попросту опасно.

Довольно неприметный парижский музей, куда привёл нас Леон, располагался в здании библиотеки, где под него временно выделили часть помещения. Судя по всему, посетители забредали сюда не часто.

На впечатляюще беглом французском Леон спросил пожилого музейного смотрителя на входе, как найти tapisserie [коллекция гобеленов]. Тот пробормотал в ответ что-то совершенно неразборчивое, и я не поняла из сказанного ни слова, но Леон, казалось, вполне удовлетворился ответом, поблагодарил старика и махнул нам, позвав за собой.

Мы шли мимо стеклянных витрин с выставленными в них древними книгами и рукописями, пока Леон не остановился возле тяжёлого настенного ковра, сильно поеденного молью и временем.

Узор на ковре представлял собой дерево, на каждой ветке которого была аккуратно вышита какая- то фамилия. Я ожидала, что Леон наконец приоткроет завесу тайны и покажет, ради чего привёл нас сюда, но он лишь внимательно рассматривал ковёр, выискивая на нём что-то глазами.

– Это должно быть где-то здесь! – сказал он, обращаясь больше к самому себе, и подошёл ещё на шаг ближе.

– Мне надоело. У меня ноги болят, – закапризничал Бенно и уселся прямо на пол перед ковром.

– Вот! – воскликнул Леон пару минут спустя, нарушив музейную тишину. – Вот, смотри! – Он притянул меня к себе за рукав и ткнул в одну из фамилий.

Я наклонилась вперёд, не веря своим глазам. Но это не было обманом зрения. Рядом с одной из многочисленных ветвей дерева действительно стояла подпись «АЛЬВЕНШТЕЙН». Невероятно! Откуда на этом старинном гобелене наша фамилия? Теперь я и сама заворожённо заскользила глазами по ветвям, выискивая другие фамилии. И не так уж далеко от Альвенштейнов обнаружила ещё одну знакомую фамилию: ДЕ БРЁЙЕН!

– Что там такое? – спросил у нас Бенно, задрав голову.

– Генеалогическое древо, – объяснил ему Леон, не отрывая глаз от ковра на стене. – И я думаю, что это генеалогия тех семейств, в которых рождаются сентифлёры.

Затаив дыхание, я резко повернулась к Леону:

– С чего ты это взял?

На лице Леона вновь появилась кривая усмешка:

– Говорю же тебе: Ханна оставила на журнальном столике целую кипу бумаг. Наверняка ей известно больше, чем вам с Матсом, да?

Я почувствовала, как во мне вновь закипает злость, сопровождающая меня все последние дни.

Что ещё знает Ханна? О чём ещё умалчивает? И почему она это делает? Неужели думает, что нам нельзя доверять?!

Кое-как подавив прилив злости, я вновь подняла взгляд на ковёр. Невероятно: выходит, талант сентифлёра и впрямь передаётся по наследству. И вполне возможно, я даже прихожусь Даану родственницей! Пусть нас и разделяет много-много ветвей и сучков родословной. Он приходится мне... Нет, я была не в состоянии определить, кем он мне приходится. Семиюродным кем-то там, наверное. А то и вообще никем.

Знал ли обо всём этом Даан? А Ханна? Может быть, именно поэтому она так дёшево продала виллу нашей семье? Мне снова вспомнилось, как перед переездом родители не могли нарадоваться такому выгодному приобретению. Папа даже долго подозревал, что за всем этим скрывается какой-то подвох. А после переезда Матс рассказывал мне, что до нас Ханна вообще никого не впускала в дом.

Какое странное стечение обстоятельств. Ведь в то время Ханна даже не знала о существовании аптеки ароматов – как бы ей удалось всё так подстроить? Может быть, наша фамилия подсознательно вызвала у неё какие-то ассоциации?

Я попыталась вспомнить. Конечно, не исключено, что мама просто сама наткнулась на виллу «Эви». Во всяком случае, какое-то время она всерьёз увлекалась генеалогией.

Мой взгляд