Небом. Что стало причиной их ссоры, знают лишь пески и звезды, но вот последствия видели все. В гневе своем Пустыня породила Бурю. Страшную, беспощадную, долгую… Она налетела, нежданная, закрыла от людей Небо. И не было ей конца и края. Только песок, что заменил собой все. Не пощадила Буря и Сердце Великой Пустыни. Содрогнулся белокаменный город. Вспомнил о своем Хранителе, но даже ему не под силу было остановить гнев Пустыни…

…Прекрасна пустыня. Далеко раскинула она свои просторы. Бесконечны ее барханы. И жестоко солнце, их освещающее. А на самом краю пустыни стоит город. Он красив и воздушен. Его питают воды прекрасного оазиса. И люди в нем не знают горести и жадности. Они живут в достатке и радости. А все караванные тропы берут начало в Аль-Алине…

…Почтенный Шариф аль-Хатум отдыхал возле круглого бассейна в своем саду. Дно искусственного водоема украшала мозаика, выполненная в голубых и зеленых тонах. Вид ее должен был успокаивать и навевать приятные мысли, но неспокойно было Шарифу.

Два дня назад он схоронил еще одну жену, не сумевшую разрешиться ребенком. А его единственный сын. Наследник. Отрада для сердца и души. Заболел… И никто из приходящий лекарей не мог сказать, что делать с мальчишкой. Чем его лечить, чтобы он стал таким же, как другие дети. Чтобы бегал, играл, радовался… Чтобы махал игрушечной саблей и скакал на коне…

— Господин, — к аль-Хатуму неслышно приблизился Абдула, верный слуга, начальник стражи и правая рука в любых вопросах. — К вам прибыл гонец от шейха.

— Чего он хочет?

— Пришли новости из Аль-Хруса. Говорят, жители города начинают восставать против правителя. А тот взял под стражу бывшего аттабея. Шейх аль-Санун волнуется. Не преувеличили мы опасность, исходившую от аль-Назира?

— Волнуется… — Шариф рассматривал завитки на дне бассейна. Они напоминали ему узоры во дворце правителя Аль-Хруса. Завет Неба запрещает изображать живых существ, и все узоры, так или иначе, похожи друг на друга. Но сейчас ему казалось, что он снова там, в том месте, что когда-то считал своим домом. — Скажи, Абдула, почему жизнь так несправедлива? Почему мои жены умирают не в состоянии подарить мне еще наследников, а у моего старого друга пятеро детей? И все они живы. Здоровы. У него двое сыновей. Три дочери. И одна жена, слава о которой докатилась до края пустыни…

Говорили, что женщина смогла вылечить самого кади. И народ пустыни, встречавший караваны, неустанно рассказывал одно и то же. Как она пересекла пустыню. Как исцелила не только тело, но и душу предводителя кочевого народа. И как вернулась домой вместе с мужем. Каждая песчинка Великой пустыни выучила эту историю наизусть. И кто теперь расскажет, где правда, а где вымысел?

— Люди много врут, господин. Кто поверит, что женщина способна исцелить хоть кого-то?

— Но ведь он выжил, Абдула… Он выжил. Мой друг, сто давно забыл о нашей дружбе, должен был умереть. Тот нож, что всадили ему в бок на рынке Аль-Хруса, был отравлен. И яд был силен. Никто бы не смог с ним справиться. А он выжил… Не чудо ли это?

Или проявление той крови, что течет в жилах аль-Назира? Той крови, что некогда, говорят, пришла от самого Неба. Той крови, что роднит всех шейхов Девяти Городов. И о сохранности которой они так пекутся.

— Мальчишка мог подвести. И слухи…

— Один слух может быть ложью, но два… Нет, это уже не случайно. А ведь на той женщине мог жениться я. Но он запретил мне. Мой друг. Мой добрый друг аль-Назир запретил мне взять в жены дочь какого-то торговца тканями. Он увидел ее только раз и запретил мне. Что он в ней разглядел? В тощей девчонке, которая никому не была нужна. Ее мать с трудом выродила одно дитя, а она подарила жизнь пятерым. И все до сих пор живы!

Шариф вскочил со скамейки и ударил кулаком по воде. Рябь разбежалась по глади, и узор стал расплывчатым. Изменился. Теперь он совсем не походил на тот, что украшал стены дворца шейха.

— Почему так? Я покинул из-за него свой дом. Переехал на самый край пустыни. Я думал, что здесь все начнется заново. У меня родился сын. Но он совсем не такой, каким должен быть!

— Разве аттабей выгнал вас из Аль-Хруса, господин?

Горький смех сорвался с губ мужчины.

— Я сам уехал. Рабыня. Та рабыня, что я подарил Малику. Он отдал ее Кариму. Я знал, что мальчишке она понравится. Да кто бы устоял? Золотые волосы. Белая кожа. Глаза цвета неба. Красавица. Но он отдал ее Кариму. Я сразу понял, что все не так просто. И пока шумел свадебный пир, отправился искать служанку, что готовила девушку. А нашел труп с удавкой на шее. И пустой бутылью. Запах… Он был знаком. И я понял, что шейх хочет избавиться от аттабея. А после него примется и за меня. Я испугался. Уехал. А он выжил. Он снова выжил. Уж не знаю почему… Когда я узнал, что все обошлось, назад дороги уже не было. Аль-Назир искал меня. Он наверняка подумал, что это я хотел убить его. Ведь Малик в его глазах невинен. Слепой осел… Он никогда не видел недостатки в людях. Верил им. Всем. И что теперь? Мальчишка, которого он защищал и прятал, для которого берег трон, взял его под стражу. Пытался убить. И теперь медлит лишь потому, что боится…

Вода в бассейне успокоилась. Гладь снова стала ровной и прозрачной. Как и мысли в голове Шарифа.

— А я не боюсь… Сплетни, которые мы пустили в Аль-Хрус, не преувеличены. Карим мог бы стать правителем, но не захотел. Он мог бы получить власть, о которой другие только мечтают. Но упустил свой шанс. А я не упущу… Абдула!

— Да, мой господин, — слуга покорно подошел ближе, готовый исполнить любой приказ.

— Мы исправим несправедливость. Мы все исправим…

…Солнце стоит высоко. Улицы Аль-Хруса пустынны. В доме царит тишина. Слуги разговаривают шепотом. С тех пор, как мы вернулись от народа пустыни прошло уже шесть недель. Сорок один день, как я не видела мужа.

Стоило миновать Золотые Врата, как к нам присоединились стражники. Они ничего не говорили. Не угрожали. Но ехали следом и не отставали. Тогда я поняла, что случилось нечто неправильное. Страшное. Карим хмурился и молчал. Стража проводила нас до самого дома и осталась ждать на улице. Или караулить? Муж едва успел смыть с себя песок и утолить голод, как к