Эх, если б не слабость воли, поколебленной утратой Мендельна… Борясь с собою, Ульдиссиан покачал головой, и тут Серентия, ни словом о том не предупредив, выпустила его руку. Сын Диомеда поспешил подхватить ее, но промахнулся. К немалому его изумлению, Серентия выступила на открытое место, навстречу всем опасностям бури. Промокшая до нитки, дочь Кира гордо расправила плечи и подняла копье, грозя им зловещим черным тучам.

– Прочь! – во весь голос вскричала Серентия, обратив лицо к темному небу. – Прочь!

Видя ее, тщетно старающуюся добиться того, что вполне могло оказаться по силам ему самому, Ульдиссиан едва не сгорел со стыда. Нет, Мендельну совсем не хотелось бы, чтоб брат так вел себя из-за него! Если у Ульдиссиана есть хоть какая-нибудь надежда покончить с буйством стихии, ему надлежит, по меньшей мере, попробовать…

Однако мысль эта тут же заглохла. Случилось невероятное. Подобно некоей воинственной богине, Серентия не просто бросала вызов силам природы, но требовала от них повиновения. Вот она взмахнула копьем, словно грозя метнуть оружие в самое сердце грозы…

И тут… и тут дождь ослаб, а затем кончился вовсе! Ветер утих, сделавшись не громче шепота, черные тучи посерели, поблекли, начали расходиться.

Все остальные, включая и Ульдиссиана, замерли, в благоговейном восторге дивясь вершащемуся на их глазах чуду. Вокруг Серентии засиял ослепительный золотистый ореол, однако сама она, словно не замечая вокруг ничего необычного, продолжала требовать от неба повиновения… и небо повиновалось.

Последние клочья туч растаяли в синеве. Густые джунгли накрыла мертвая тишина – умолкли даже мириады неотвязно преследовавших путников насекомых.

Бессильно опустив руки, Серентия ахнула, задрожала всем телом и выронила копье. Золотистый ореол, окружавший ее, тут же угас.

Медленно, невообразимо медленно оглянувшись, Серентия бросила взгляд на Ульдиссиана. Лицо ее мертвенно побледнело.

– Я… это ведь я… верно? – едва переводя дух, пролепетала она.

Сгорая от стыда, и в то же время охваченный пьянящим весельем, Ульдиссиан истово закивал. Да, это она, Серентия, сделала именно то, что без раздумий следовало сделать ему самому. И при том проявила могущество, доныне никому, кроме него, недоступное. Конечно, не стоило ей подвергать себя столь тяжкому испытанию… однако она доказала правоту Ульдиссиана делом, и это, наконец, вернуло Диомедова сына к жизни.

– Да… это сделала ты. Ты сделала то, на что способен каждый из нас, – гордо, так громко, чтоб слышали все вокруг, подтвердил он и повернулся лицом к эдиремам. – И я, постоянно об этом твердящий, от всего сердца прошу вас простить меня, не сделавшего ничего… ничего…

Однако Серентия первой из многих и многих принялась уверять, что корить себя ему не за что. Отчего все разом принялись защищать его, никто не заикнулся ни словом, но Ульдиссиан сразу сообразил: не иначе, как из-за Мендельна. Проникнувшись благодарностью за их поддержку и заботу, он мысленно поклялся никогда больше не поддаваться слабости – если не ради себя, то ради товарищей, ради идущих за ним.

И все же небывалый триумф Серентии исполнил его сердце восторга. Сколько Ульдиссиан ни твердил, что не превосходит могуществом никого из последователей, его неизменно слушали с явным недоверием. Теперь даже слабейшие из партанцев и тораджан смогли убедиться: да, они тоже могут достичь гораздо большего. Даже Серентия, что бы она сегодня ни совершила, сравниться с ним пока не могла.

– Буре конец! – крикнул Ульдиссиан. – И в честь этого ты – ты, Серентия! – отдашь всем нам приказ продолжать поход!

Залитое дождем лицо девушки озарилось широкой улыбкой. Подобрав с земли оброненное копье, Серентия указала им в сторону цели.

– Вперед! На Хашир! – пылко вскричала она.

Толпа откликнулась дружным «ура». Серентия вновь оглянулась на Ульдиссиана, и тот кивнул ей, указав подбородком вперед: дескать, давай же, веди! Заулыбавшись шире прежнего, гордо расправив плечи, дочь Кира двинулась в путь.

Поотстав от нее на пару шагов, Ульдиссиан зашагал следом. Ром и прочие эдиремы устремились за ним. Боевой дух разношерстного войска достиг небывалых высот: соратники Ульдиссиана прониклись уверенностью в себе. Вот она, сила, взявшая с бою тораджский храм и готовая повторить то же в Хашире. Вот оно, начало того, чего Церкви Трех отныне следует действительно опасаться. Вот оно, то, к столкновению с чем – теперь Ульдиссиан в это верил – не готова даже Лилит…

И, может быть… и, может быть… то, что еще вполне может помочь ему отыскать Мендельна.

* * *

Не проживший на свете и половины прожитого покойным коллегой, Маликом (жизнь которого по слухам была продлена господином чуть ли не на две обычных человеческих), с виду Арихан годился погибшему верховному жрецу в отцы. Некогда – грабитель, мошенник, вор и душегуб, ныне с успехом применявший прежние навыки на посту верховного жреца Диалона, в показушном красовании, столь любимом Маликом, отчасти асценийцем по крови, Арихан не видел ни малейшего проку. Кривляка и фанфарон, Малик не только питал слабость к роскошным одеждам, но и лицо, и фигуру уже который десяток лет «носил», так сказать, не свои.

Дитя низшей касты, рожденный в трущобах столицы, сухопарый, густобородый Арихан давно ждал: настанет день, и высший иерарх ордена Мефиса, ослепленный собственной спесью, забудется и совершит промашку. И вот недавно его ожидания сбылись, однако Арихан благоразумно скрыл злорадное торжество от всех остальных. Плести интриги, карабкаясь к вершинам иерархии – одно, а радоваться поражению, навредившему Церкви Трех больше, чем просто смерть одного глупца, – дело совсем иное. Этот Ульдиссиан уль-Диомед многое значил для глобальных помыслов секты, а позорный провал Малика свел на нет все шансы залучить крестьянина на свою сторону миром. Теперь придется действовать много жестче.

Арихан был готов предложить свои услуги в сем деле сразу же после гибели Малика, но кое-какие странности заставили его призадуматься. В последнее время Примас, неизменно – само совершенство, вел себя так, словно его подменили. Во-первых, сделался крайне замкнут, во вторых – все эти необъяснимые продолжительные отлучки… и, что уж вовсе непостижимо, отдаваемые им приказания не столько помогали жрецам действовать заодно, сколько сеяли среди них хаос.

Да, что-то тут было нечисто… и Арихан понятия не имел, как лучше совладать с затруднениями. Делиться своими тревогами с кем-либо из собратьев – особенно с молодым, но крайне амбициозным преемником Малика – он, определенно, не собирался. Если бы только…

Внезапно верховному жрецу преградил путь особо устрашающий с виду мироблюститель. Погруженный в раздумья, Арихан едва не наткнулся на этого остолопа.

Очевидно, мироблюститель тот повредился умом, так как ничуть не встревожился из-за допущенного прегрешения.

– Владыка Примас желает говорить с тобой, верховный жрец Арихан. Немедля.