– И что было?.. – сузил аквамариновые глаза испанец. – Продолжай.

– Ничего, – отвернулась я от него.

Лифт остановился. Диего вытащил меня на площадку и прижал к стене.

– Что ты в тот момент почувствовала? – допрашивал мужчина, поглаживая по спине. – Злость? Ревность?

– Так ты это специально устроил? – вскипела я. – Проверить решил? И как? Понравилось?

– Понравилось, – шепнул Диего, наклоняясь к моим губам. – Ты всегда прекрасна. Только не обливайся больше этой тошнотворной гадостью, а то я не справлюсь с собой и за моей спиной будет очень много трупов… Очень.

– Это феромоны, – пробормотала я, слабея и теряя способность к сопротивлению. – И я облилась ими не сама. Девчонки с Лёной пошутили. Думали, мне так легче будет отработать…

– Самый лучший на свете феромон, – его губы прошли по моей шее, опаляя теплым дыханием, – это ты.

Из-за его глубокого гипнотического голоса с сексуальной хрипотцой я почувствовала себя полностью беспомощной. Он словно связал меня им, спеленал, стреножил, накинул на меня невидимое лассо. Вынул привычный волевой стержень.

Руки обхватили талию. Диего стоял, тесно прижавшись, и вибрировал, как огромный мурлычущий кот.

Мой Диего! Невозмутимо-насмешливый, надежный и сильный. Теплый. Красивый. Храбрый. Ласковый.

– Мария! – Тихий шепот. В нем отчаяние и надежда.

– Молчи! Умоляю, молчи! – Я закрыла глаза и отдалась уносящему разум потоку. УМИРАЮ, ТАК ХОЧУ ЕГО ПОЦЕЛОВАТЬ!

Его губы коснулись моих. И все! Хо-о-пс! Время резко замедлилось и со скрежетом гигантских часовых шестеренок остановилось. Дальше во всем мире остались только мы.

Меня бросало то в жар, то в холод. Сердце билось с перебоями. Воздух… его не хватало. Мы делились им друг с другом, он был тягучим медом, раскаленной лавой в жилах, продолжением самой жизни.

Его волосы щекотали мою шею и висок, вторя невесомой ласке губ, то нежных и робких, то страстных и настойчивых. Он целовал мою шею и грудь, втискиваясь в меня так, словно сейчас меня оторвут навеки. Будто это наш самый последний раз, поэтому он старался не пропустить ни кусочка тела, лаская руками, губами, зубами, языком. Разве можно ласкать зубами? Оказывается, можно!

А когда я оттаяла и начала отвечать, казалось, вокруг нас поднялся вихрь, ураган, цунами, шторм!

Вот мы стоим прижавшись к стене – через секунду ключ в двери, и мы, не размыкая объятий, вваливаемся в странно пустую квартиру. Взгляд мазнул по белому клочку бумаги с надписью: «Ушла. Буду завтра», – и, не задерживаясь, вернулся в плен широко распахнутых глаз цвета морской волны, цвета аквамарина.

Потом… Казалось, размеренной медлительностью мы друг друга убиваем. Медленно – о-очень медленно! – мы стягивали вещи друг с друга, перемещаясь из холла в спальню.

Он держал меня, полуобнаженную, в одном белье, и сдирал зубами лямочки лифчика. Медленно, с чувством, толком и расстановкой. Стянув и расстегнув наконец препятствие, отшвырнул подальше, а две руки сжал одной, вытянув и зафиксировав над моей головой.

Он ласкал грудь мучительно долго, хотя весь дрожал от нетерпения. От его прикосновений я вздрагивала и стонала, как будто меня пытали каленым железом. И он вздрагивал и стонал вместе со мной и вжимался в меня все крепче, так, что хрустели ребра. И раз за разом повторял мое имя то словно мантру, то будто ругательство, пока я расстегивала ремень на брюках и возилась неловкими пальцами с застежкой.

И еще в перерыве между своим именем пару раз мне почудилось полузадушенное:

– Только бы это не кончилось! Только бы это никогда не кончилось!

Я терлась щекой о его грудь, подавалась под его ласками, целовала, извивалась и стонала, пока обезумевший Диего не сорвал с меня жалкие остатки стриптизерских лепестков.

Мне хотелось закричать: «Сейчас! Не медли!»

Мой мужчина дышал словно загнанная лошадь. Полузакрытые глаза и мучительно сцепленные зубы могли рассказать и об экстазе, и о страдании.

И тут…

«Скажи мне правду, атаман!» – заорал мой телефон.

Диего вполголоса выругался по-испански, долго и заковыристо. Выругался так, как я от него ни разу не слышала, было там и знакомое puta, и еще какие-то неизвестные конструкции, и даже что-то вслед из американского, русского и португальского.

– Не бери, – умоляюще прошептал Диего, удерживая меня в сладком омуте.

Поздно! Я очнулась. Вовремя очнулась!

Настал момент холодного душа…

– Не надо. – Неимоверным усилием воли я высвободилась из его рук и сбежала, заливаясь молчаливыми слезами и схватив самый противный в мире телефон. Спасительный телефон.

Будь оно все проклято!

– Да, Лёна, – поднесла я трубку к уху, запираясь в ванной. Дико грохнула об косяк дверь в комнату Диего. Через каких-то десять секунд точно так же хлопнула входная…

Я осталась одна… Как всегда. Пока жив Рамон, ничего не изменится.

– Ты меня слушаешь? – встревожилась подруга.

– Да, слушаю, – прикусила я внутреннюю сторону щеки. – Новости?

– К сожалению, – мрачно сказала Лёна. – От Эйдена пришел пакет для тебя. Еще три кандидата. Начинаешь на следующей неделе. Срок – десять дней.

– Мило, – пробормотала я, чувствуя себя безумно старой и разбитой, словно бабушкино корыто.

– Это все, что ты можешь сказать? – взорвалась подруга. – Даже я понимаю, как все это на тебе отразится! И…

– Извини, – оборвала я ее речь. – Я… потом позвоню. – И отключилась.

Стекла на пол, закрывая лицо ладонями. Если я одна, то стесняться некого. Можно дать себе волю… Сама не помню, как добралась в спальню.

Утром меня разбудила стуком в дверь Натка:

– Мария, вставай немедленно! А то твоя «Куда ты, тропинка, меня привела!» доведет меня до цугундера!

Я с трудом разлепила опухшие от слез веки. Сползла с кровати, накидывая на себя халат, и открыла дверь. За ней находилась недовольная хранительница с моим телефоном, который, судя по внешнему виду, был как минимум прокручен в мясорубке.

– Эта дьявольская игрушка орет уже второй час! – сунула мне в руки трубку Натка и развернулась.

– Погоди, – остановила я ее. – Где Диего?

– Понятия не имею, – бросила на меня через плечо пристальный взгляд хранительница. – Но дома точно не ночевал.

– Ясно, – вздохнула я. – Могу я рассчитывать на чашечку кофе перед тем, как отправлюсь на свидание с Вольдемаром?

– Рассчитывать ты можешь, – кивнула женщина. – А пойти – нет!

– Почему? – удивилась я, просматривая пропущенные звонки. Тридцать две штуки.

– Потому что без присмотра не пойдешь! – хмыкнула Натка. – Тебя только пусти! Или разнесешь чего, или вляпаешься во что-то… в кого-то.