Диего вздрогнул.

– Он не выпустит ее из своих рук – зачем? – твердо заявил элементаль-перевертыш. – И всегда будет шантажировать тебя ее жизнью, принуждая к сотрудничеству. Нравится тебе такой вид рабства?

Муж тихо охнул и сгорбился.

Мадхукар продолжал напирать, ударяя по больным точкам:

– Эйден сам по себе неплох и вполне на своем месте. Но политика – штука беспринципная! От покорных личных рабов, готовых по твоему первому знаку делать ВСЕ – убивать, запугивать, калечить, – ни один политик по своей воле не откажется.

Я мысленно с ним согласилась. Вольдемар тому прямое подтверждение. Ведь Эйден знал, не мог не знать, что я не имею права заниматься этим делом, но легко наплевал на существующие законы. Власть сильно развращает, да еще такая!

– А тут была она одна, – безжалостно продолжал Мадхукар. – А стало двое, сильных и обученных, готовых ради любви друг к другу на все! Муж и жена, палач и ликвидатор! И оба у него в кулаке. – Покачал головой в традиционной восточной манере, словно фарфоровый китайский мандарин, и поцокал языком, приговаривая: – Как удобно!

– Но это значит… – осторожно начал говорить муж, поворачиваясь ко мне.

– Это значит, – тихо сказала я, принимая окончательное решение, – что мы будем жить скромно и незаметно. Далеко отсюда. И все наши родные и любимые будут навещать нас время от времени, оберегая нашу тайну.

– Ты никогда не сможешь вернуться на родину, – печально предостерег Диего.

– Родина – там, где сердце, – сказала я, обнимая мужа. – А мое сердце с вами.

– Почему ты помогаешь нам? – обратился Диего к Мадхукару. – Что тебе с того?

– Люблю сильных женщин, – подмигнул мне индус, исчезая с джиннией. – Красота правит миром, делая его лучше…

– О чем думаешь, любимая? – склонился надо мной Диего, поглаживая по животу.

– Вспоминаю джиннию, – честно ответила я, прислушиваясь к стуку кастрюльных крышек на кухне. – У Натки снова плохое настроение?

– Наоборот, – ухмыльнулся муж, укрывая мои ноги пледом и присаживаясь на пол около моего кресла. Подсунул под ласкающие руки жены свою кудлатую башку и сообщил с довольным видом, откидываясь затылком на мои колени: – Они с Карой решили приготовить тебе фруктовый сок.

– И как успехи? – засмеялась я, запуская руки в его буйную шевелюру. – Кухня еще цела?

– Пока – да, – поймал мою ладонь любимый и поцеловал каждый пальчик. – Но запас фруктов уже истощился. Наша дочь решила, что в косточках тоже есть витамины, и ломает уже вторую соковыжималку. Первые две благополучно крякнулись, не разродившись соком.

– Не смеши меня, – попросила я. – А то я сейчас сама разрожусь.

– Тебе еще два месяца, – успокоил меня Диего, прикладывая ухо к моему животу. – Как там мой сын?

– Почему сразу сын? – фыркнула я, возвращаясь к нашему давнишнему спору. – Может быть – дочь!

– От водных рождаются только мальчики, – в который раз посвятил меня в тонкости воспроизводства тритонов муж.

– А от меня вообще по теории ничего не должно рождаться, – напомнила я ему. – Я – сотворенная.

– Ты – родившаяся заново, – хмыкнул Диего и получил пинок по уху от ребенка. – Драчун!

– Это малыш за маму заступается, – улыбнулась я, поглаживая живот. – Ш-ш-ш, маленький. Папа тебя любит.

– Конечно, люблю, – поцеловал меня в живот муж. – Но ты, как носительница всех стихий, должна знать, что…

– Пока я хочу знать, любимый, – ласково прервала я его, не давая прочесть мне лекцию о совместимости моих водной и воздушной составляющих с его стихией, – что я ношу в себе нашего с тобой ребенка. На данный момент – это предел моих мечтаний. Все остальное – непросто, но… решаемо.

– Я люблю тебя, непросто Мария, – в который раз признался Диего.

– Для тебя – просто Маша, – улыбнулась я ему. – Только никому об этом не говори, чтоб не завидовали.

– И за что мне такое счастье? – тихо спросил Диего, прислоняясь к моим коленям.

– Наверное, за то… – погладила я его кудри, вглядываясь в морскую даль, прекрасно просматриваемую с террасы, где мы сидели. – Что ты понял: для того чтобы преодолеть все невзгоды – нужно кого-то любить…