— Почему Стрела?

— Потому что я мастер спорта по стрельбе из лука.

— Ты серьезно? — я хихикнула. — Не брутальные бои без правил, не карате, не плавание, в конце концов, – а стрельба из лука?

— Ага, — он добродушно улыбнулся. — Подростком я был очень тощим и нескладным. Только представь: нерусский, длинный как жердь, ещё этот лук… Сама понимаешь, "в тренде" я тогда не был. А потом как-то на спор сбил яблоко с головы главного бунтаря района. Он выпендривался перед девчонками, встал к дереву и положил на макушку найденное на земле полусгнившее яблоко. Думал, что я спасую, не выстрелю. Но я не спасовал.

— И что этот бунтарь?

— Когда я прицелился и натянул тетиву – он сильно побледнел, а потом, когда стрела пробила яблоко, обмочился.

— Фу-у… это стрёмно, — я скривилась, представив это зрелище. — А что девчонки?

— Переметнулись ко мне, что же ещё, — он снова улыбнулся.

Представить, что когда-то он был тощим и нескладным, было сложно. Потому что сейчас его тело было таким, каким надо – в меру жилистым, в меру прокачанным, без единого грамма лишнего жира. Мне нравилось ощущать под собой его мощь. И несмотря на то, что было неудобно и жарко, я ни за что не хотела с него слезать.

— Хорошо, со Стрелой разобрались, а почему тогда Найк?

— Потому что, разрабатывая план, я продумал всё, кроме обуви. И дошло это до меня, уже когда мы приехали сюда.

— Омоновцы на деле не носят кроссовки…

— Не носят. Поэтому, когда ты спросила моё имя, я сказал первое, что пришло в голову. А думал я в это время о своём проколе. Боялся, что заметишь и раскусишь меня раньше времени.

— Я заметила.

— Ты вообще оказалась на редкость сообразительной.

— А ты думал, я дура? Этакая мажорка без мозгов, у которой в пустой голове только Гуччи и сториз?

— Ты дочь миллиардера, Адель. Судя по информации, что я о тебе собрал – избалованная, капризная, несносная папина радость.

— Хреновый у тебя был информатор, — я знала о его первоначальном мнении о себе, но всё равно была немного задета. — То есть дочь миллиардера – это родовое клеймо? Мы не выбираем, в какой семье родиться.

— Не кипятись, мажорка, забираю свои слова обратно. Ты оказалась умнее и хитрее, чем я мог подумать. Так ловко обвести меня вокруг пальца и обманом заманить в погреб, — он хохотнул. — Я реально думал, что не выберусь оттуда.

— Я боролась за свою свободу, — и, словно оправдываясь: — Я бы не бросила тебя там умирать, не думай, я бы обязательно направила сюда людей, когда выбралась бы… — я замолчала, вспомнив, что мне пришлось пережить в этом лесу. Кажется, он подумал о том же самом – ладонь остановила свою вальяжную прогулку по моей спине. Он вытащил другую руку из-за головы и обнял меня, крепко прижав к себе. Я слушала, как гулко стучит его сердце, ощущая, что это не дежурное объятие. Он обнимал меня так, словно ни за что не хотел отпускать.

— Ты так напугала меня, — прошептал он, касаясь губами моего виска. — Стоило только представить, что ты бродишь там одна в этом лесу… Чокнутая.

— А я боялась, что ты умрёшь там из-за меня от голода… Ну, когда поняла, что могу и не выбраться…

Объятия стали ещё крепче.

Какое-то время мы лежали молча в неудобной позе, но никто из нас не хотел шевелиться, чтобы не нарушить то едва уловимое, что связало нас ещё до того, как сблизились тела.

— Ты действительно стреляла в меня? — спросил он после долгого раздумья. — Там, в комнате.

Судя по тону, этот вопрос его явно тревожил.

— Если бы я стреляла в тебя, поверь, я бы точно попала. Даже без патронов в магазине.

Я улыбнулась и, подняв голову, поймала губами его губы. Тёплые, податливые, такие необходимые… Я упивалась новым чувством, совершенно незнакомым. Оно пугало меня, но в то же время дарило ощущение полёта.

"Не смей влюбляться в него. Не смей, дура!" — но логика рассыпалась в пыль, когда его руки гладили моё тело. Даже не так: когда мои руки гладили его. Трогать его мне доставляло даже больше удовольствия, чем ощущать его прикосновения.

Я вдруг подумала о том, что к чертям собачьим город, побрякушки, интернет… Мне так хорошо быть с ним здесь, в кромешной темноте, слушать ночное уханье сов и играющий в кронах деревьев ветер. Перевезем сюда холодильник, кулер с водой и огромную кровать... И катись оно всё!

Стоило представить, сколько ночей-открытий ждет меня впереди, тело покрылось россыпью мурашек предвкушения. А может, их вызвали его руки…

"Да ты уже втрескалась по уши! Втрескалась в преступника!"

Осознание очевидного вернуло с небес на землю и внесло в задурманенную душу раздрай.

Любовь – это прекрасно, но что мне теперь делать с этой любовью? Даже если его не посадят, что маловероятно, отец всё равно ни за что не позволит нам быть вместе. Это абсолютно исключено. Только через его труп. Или труп Найка. Если папа узнает, что тут между нами было, он его просто убьёт. И боюсь, что не метафорически.

Мне срочно нужно было обо всём хорошенько подумать.

— Мне бы… помыться нормально. Может, сходим на озеро?

— Зачем озеро, в летнем душе есть вода.

— И откуда?

— Я принёс сегодня днём. Думаю, она даже успела немного прогреться на солнце.

— Хоть какие-то блага цивилизации, — проворчала я, сползая с его влажного тела. Отыскав на полу его футболку, быстро накинула её и ушла в свою комнату, чтобы взять полотенце.

Руки немного тряслись то ли от усталости, то ли от волнения, то ли от всего сразу. В голове роилась куча малоподвижных мыслей, они словно, как и я, впали в анабиоз.

"Боже, мы переспали. С ума сойти!"

— Идём? — Демид-Найк заглянул через прореху приоткрытой двери: на нём были только чёрные штаны, ведь футболку забрала я, и я вынуждена была в очередной раз признать, что у него совершенное тело… немного испорченное тремя ярко-алыми полосками, пересекающими грудь.

Кто-то вёл себя очень плохо.

Сколоченная из брёвен "душевая кабина" была достаточно тесной, на потолке болталась проржавевшая тропическая лейка.

— Всё просто: нажимаешь вот сюда, и