Он испытывает меня на прочность, бросает мне вызов. Страсть заполнила каждую щель, где должно было оставаться пространство. Мы нарушили собственные законы. Воздуха нет, мы начинаем задыхаться. «Я построю нам дом — для тебя и меня. Я хочу, чтобы ты всегда была со мной. Я увидел тебя такой, какой не видят другие — неуверенной в себе».

Я сижу на полу в его комнате. Его глаза светятся гневом, у него меняется голос. Он говорит, а потом совершенно по- новому, в перерывах, будто навсегда исчезает. Я жду его настороженно. Сейчас он опустошенный, лишенный силы — а потом будто выпил чьей-то крови. Это сезоны года или фазы луны?

Порой он совсем не человек. Он будто видит меня на десять миль вперед, когда я еще не покинула город. Задолго до отправления он знает — я уже еду. Он знает, какой час и минута. Он может читать мои мысли.

Я ничего о нем не знаю. Приходит время писать. Когда оно приходит, я поминаю: «вот оно»... И не пишу. Пока не приходит строчка. Первая строчка, которую я стираю со стекла. И я продолжаю двигаться дальше. Куда я двигаюсь, во что?

И вот он останавливает меня и говорит: «Куда ты опять бежишь, от чего? Зачем опять уезжать? Куда? Останься».

Однажды он прижал оной рукой меня к полу, взглянул в мои глаза и расхохотался как дикий зверь. Через мгновение он исчез из дома и не возвращался весь следующий день.

Теперь я знаю, что эта сила никогда не была его. Эта сила приходит, когда желает этого. Он не контролирует себя, не контролирует ничего. Он жалуется на постоянные головные боли, на боли в спине, но отказывается идти к доктору. «Я не доверяю докторам», — говорит он и агрессивно отбрасывает меня в сторону.

Он говорит, что он призрак, что его душа не с ним, что его два. «Однажды я расскажу тебе, как я потерял свою душу». Что это значит? В этом состоянии он бредит, его слова накладываются друг на друга — в них нет связующего смысла, нет логики.

Затем все опять приходит в порядок. Мне кажется, что я счастлива, мне больше никуда не нужно ехать. Я снова отменяю все свои маршруты и планы.

В храмовой комнате, которая всегда закрыта, наводится порядок. Он сам вытирает стены и пол, водой с растворенной в ней солью, читает мантру и снова вытирает пол.

Он забывает обо мне. Он снимает со стен обычные картины и возвращает туда Кришну. «Ты не можешь молиться только за себя, ты должна молиться за других, другие страдают».

Время от времени индийский календарь переворачивается.

Я покидаю этот дом, ухожу в единственное пригодное для жизни помещение. Я оборудовала себе здесь стеллаж с книгами.

Кто я теперь, когда он рядом? Где остался мой мир, моя йога?

Я променяла на него все, что обрела в Индии. Когда я иду по улице, от рынка к дому где мы живем, мне кажется, даже так, он касается моей руки — он держит меня невидимой цепью.

Он говорит мне что делать, как ходить, как заплетать волосы. Он сам присаживается на край дивана и расчесывает меня. Я та, какой он хочет меня видеть. Я задыхаюсь, мне не хватает воздуха. Но теперь без него очень трудно.

Когда он счастлив, весь мир счастлив, когда на него накатывает тоска — он изолирует себя на несколько дней. Он меняется в лице и говорит, что не доживёт до следующей весны. Если мы разрушаем друг друга, разрушаются предметы в доме. Он говорит, что все живое, «все имеет жизнь». Он возвращается с рынка с баллоном красной краски. Он разбрызгал ее разводами по полу, изобразив следы, которые я оставила в его жизни.

«Однажды ты покинешь меня».

Он берет меня за руку: «Будь со мной. Просто будь со мной».

Нет, это не любовь — это зависимость и боль, которая на мгновение приносит облегчение. Мы радуемся какой-то самой острой грани бытия. За ней ничего не стоит, у нас нет будущего.

В ванной комнате я оглядываю свои костлявые плечи. Пища давно уже не задерживается во мне. Я накидываю старую серую шаль, выхожу в город и... уезжаю в Варанаси. На какой-то последней волне сознания, на последней силе внутреннего голоса. «Все это к несчастью, к несчастью» — слышу я внутри себя.

Поезд приходит почти вовремя, тот же перрон Варанаси. Тот же необъяснимое, громкое, ясное чувство дома.

Утро такое яркое. Свет — как раньше — золотой. Я чувствую, помню, другое — светлое счастье.

Утренние смски приходят пакетом, все сразу, только я успела включить телефон. Я уехала не попрощавшись, не забрав свои вещи.

Он ничего не спрашивает, он описывает весь вчерашний день, как это было между нами раньше. «Вчера вечером я пошел к моей матери на ужин. Мы долго говорили с ней, и я остался ночевать дома у родителей.

Я не могу здесь быть без тебя.

Ты мой лучший друг.

Ты здесь?

Когда ты вернешься?»

Человек в белой шапке сидит на берегу реки. Спина его прямая и крепкая. Лицо выражает покой, а в глазах вода. Я встретила его пять лет назад. И вдруг опять — спустя мою жизнь в Индии, на том же месте, сидит, будто не уходил.

За это время он почти не изменился.

Он смотрит сквозь меня на бурлящий поток реки и говорит на смеси хинди и английского. Очень медленно, будто чья-то сила входит в меня через мягкий тембр его полуголоса — полупесни.

Я сама замедляюсь и попадаю в поток, где время совсем не течет и все не так уж и важно.

— Слышишь ли ты ОМ?

— Не знаю, — качаю я головой: «ни да, ни нет» по-индийски.

— Слышишь, как шумит вода? Шшршш, шшршш, — напевает он. — Это песня Ганги. Слушай, как она поет. Слушай!

— Шшршш, — повторяю я за ним.

— Теперь деревья. Слышишь их? У деревьев своя песня. Ухх-уухххх, — вот какая песня. Слушай!

— Ухх-ууххх-уухх.

— Теперь слушай ветер: Чаммм-Чаммм.

— Чаммм, — пропела я.

— Теперь слушай себя — то, что всегда есть, то, что в середине всех звуков, между звуками.

Он положил свою ладонь мне на голову и пропел близко-близко: «ОМммм».

— ОМмм, — повторила я.

— Смотри на небо — только на небо. Смотри на землю. Смотри на реку. Теперь закрой глаза. Смотри на «это». Смотри глазами внутри. Что ты видишь?

— ОМмм.

Проходит долгая пауза и много тишины и мира. Он возвращается ко мне, без церемоний:

— Ты выглядишь по-другому.

— Возможно просто устала.

— Ты возвращалась в Варанаси три раза, каждый раз твое лицо было другим.

— Лицо — это просто тело, оно ничего не значит.

— Лицо — этот твой разум.

В какой-то момент он смотрит мне в глаза и запрещает отводить взгляд в сторону. Когда он «читает», то смеется, будто подмечает что-то забавное. Кивает, качает головой, шепчет мантру.