Поэтому, когда пришло известие, что он заболел, из желающих обслужить этот вызов собралась целая очередь.

Виталик потер лицо руками и толкнул водителя, что дремал, уронив голову на руль.

— Сань, двинься вперед чутка, — попросил фельдшер, показывая, что впередистоящая «скорая» проехала вперед и остановилась.

Так двигалась их очередь. Виталик сидел в кабине, что было серьезным нарушением инструкции. Но ему было плевать. Бабуля с гипертоническим кризом, который был успешно купирован на дому, потребовала госпитализации. И Виталик согласился, придумав еще несколько диагнозов, чтобы оправдать этот вояж перед приемным покоем. Тем более бабка все время на что-то жаловалась. Там «колет», тут «стреляет», ноги сводит, руки разводит. Все в таком ключе. И Виталик повез. И встал в длинную очередь. Бабуля лежала на носилках и дремала. Ее примеру последовали и фельдшер с водителем. Потому что это был единственный способ отдохнуть. На подстанцию их не запускали. Хотя нет, запускали, но только для того, чтобы пополнить сумку с медикаментами, которые расходовались с сумасшедшей скоростью.

В приемном будут орать, но на них тоже плевать. На всех плевать. Чем таким можно наказать фельдшера, который работает без сна и отдыха неделю с лишним? Выговором? Увольнением? Тюрьмой?

Смешно!

Машина впереди снова продвинулась. Виталик вновь толкнул водилу. Тот что-то промычал и двинул их старенький форд вперед, остановившись бампер в бампер.

Снаружи расцвело. Виталик глянул на часы. Пять утра. Их очередь сдавать бабулю настанет не раньше, чем через три часа. Их машина стояла напротив морга, что въездом (или выездом) выходил на улицу Фучика. Отсюда не видно, что происходит на пандусе, ведущем в приемный покой, но судя по скорости продвижения вереницы машин, пробка там знатная. Ну и пусть.

Вспомнились благословенные коронавирусные времена. Белые комбинезоны, противогазы и похожие очереди в приемный покой. В самом начале даже приплачивали что-то, а потом посчитали, что это лишнее и стали кидать крохи за отработанную смену, если ты возил реально подтвержденный «ковид». Виталик болел «короной» дважды, и оба раза его бортанули с выплатами компенсации. Теперь пусть засунут эти деньги в свои толстые жопы. Половина руководителей превратилась в уродов и Виталику было их не жаль.

Он вышел размяться. Спина ощутимо болела, от длительного нахождения в положении сидя. Походил, поприседал, помахал руками. Вроде стало отпускать.

Сонливость тоже сошла на нет. Если раньше, в это время, его пушкой было не поднять, то теперь мозг жил какой-то своей загадочной жизнью и выбрасывал гормоны, отвечающие за пробуждение, когда ему вздумается. Вот, как сейчас.

В машину садиться не хотелось. Виталик только проверил, что с бабулей все в порядке и, не дожидаясь, когда она начнет бомбардировку вопросами и жалобами, захлопнул дверь кареты. Мимо пронеслась колонна военных. В основном «Уралы» и старые БТР-80. Они мчались в сторону Московского района или еще дальше по своим военным делам. Виталику же ничего не оставалось, как пялиться на рабочих, возводящих мощный бетонный забор по периметру всей территории больницы.

Рычал трактор, два крана разгружали массивные плиты из длинных прицепов и складировали их неподалеку. Из этих плит получалась немаленькая такая стеночка высотой в два человеческих роста. И где только такие откопали? Часть плит уже оснастили металлическими уголками, торчащими наружу. По всему видно, что периметр будут обносить колючей проволокой. В промежутке, где забор еще не возвели, были видны большие армейские палатки. Целый палаточный жилмассив окружил здание нового корпуса, построенного совсем недавно в тени старого «кубика смерти».

В самом палаточном городке Виталик не был, но знал кучу народу, кто там работал. Условия, созданные старательной администрацией, там были, мягко говоря, не очень. Люди спали чуть ли не друг на друге, педикулез и чесотка стали обычным делом, с которым, правда, вовремя справлялись. В этих палатках жили те, кого некуда было выписывать и легкобольные, вроде бабули, что кимарила сейчас на носилках. Не без злорадства Виталик представил шок этой избалованной особы, привыкшей, что в любое время суток к ней приедут, поговорят и полечат, чтобы можно было и дальше не посещать участкового врача. Ведь 112 набрать проще, чем куда-то переться и сидеть в долгих очередях. Пусть теперь поживет здесь, старая карга.

Но, если серьезно, Виталик с ужасом представлял, что его собственная мать может сюда попасть. В отличие от этой старухи, она была действительно больна. Хроническая сердечная недостаточность и куча сопутствующих болячек сделали ее малоподвижной. Но твердости духа это ее не лишило. Она никогда не ныла и не жаловалась. Виталик сам ее ругал, если обнаруживал, что она скрывает какие-то жалобы. Она жила с ним и с его братом Толяном в скромной трёшке на проспекте Славы. По крайней мере сейчас они жили втроем, потому что Толян три месяца назад «откинулся» с тюрьмы, где отбывал уже второй по счету срок за угон.

Не взирая на криминальные увлечения брата, Виталик никогда ни в чем того не обвинял. Потому что Толян был человеком открытым и добрым. Он никогда не бегал от ответственности. И сейчас, когда за матерью нужно было присматривать и ухаживать, Толян всегда был рядом и делал все, что от него требовалось. Отчасти, этому способствовало и то, что на работу ему устроиться было крайне сложно, над чем Виталик иногда подшучивал. Но беззлобно, не переходя границ дозволенного. Да Толян и не обижался. Он вообще был легким человеком.

Очередь постепенно двигалась. Кареты «скорой» превращались из хвостовых в головные, чтобы тут же умчаться на следующий вызов. Спустя час с небольшим, настала очередь и Виталика. Он помог кряхтящей бабуле слезть с подножки и они стали протискиваться сквозь толпу ожидающих очереди на осмотр пациентов. Врачи и медбратья приемного покоя бродили с бледными лицами и красными от недосыпа глазами. Виталику не нужно было зеркало, чтобы знать, что сейчас он выглядит так же. Если не хуже.

Бабулю удалось пристроить на стульчик в одном из уголков «приемника». Врач мрачно качал головой, когда Виталик объяснял ему, с какой целью сея особа была привезена. Это можно было назвать актерским монологом, но в глазах врача отчетливо читалась фраза режиссера Станиславского «Не верю». Он принял из рук фельдшера сопроводительный лист и кардиограмму, которые тут же передал, пробегающему мимо медбрату а сам развернулся и растворился в галдящей толпе.

— А кто меня домой повезет? — заныла бабуля.

— Харон, — ответил Виталик. Но тихо, чтобы она не услышала.

Теперь нужно было поставить штамп на небольшом листочке, свидетельствующий о том, что бабушку Виталик привез именно сюда, а не высадил где-нибудь по дороге. Ждать штампа пришлось