Неожиданно Денис прибавил скорость на серпантине и заложил настолько крутой вираж, что я чуть не вылетел с мотоцикла.

Крепко обхватив его руками, я услышал, как усилился рев мотора, правое колено мое почти что соприкасалось с асфальтом, я не понимал, как мы до сих пор не завалились набок! Эта чокнутая скотина делала все для того, чтоб я слетел и свернул себе шею, он откровенно пытался вытряхнуть меня из седла.

Чудом не разбившись, мы, наконец, выехали из серпантина и попали на ровную широкую дорогу, ведущую в старый город. К нам на хвост сели два других мотоцикла, я обернулся и увидел арабов – совсем еще зеленых подростков, они поравнялись с нами и давай орать:

– Ну что, кто быстрее?! Кто быстрее! Кто быстрее?! Йалла![25]

Не желая уступать арабам, Денис принялся выжимать из мотора все соки. К несчастью, ровный отрезок дороги быстро закончился, и начался настоящий ад: мотоцикл подпрыгивал, его кидало из стороны в сторону, в какой-то момент мы едва не врезались в арабов, а один раз я подпрыгнул так высоко, что уже успел попрощаться с жизнью.

На перекрестке мы свернули налево и остановились возле лавки, приторговывающей газовыми баллонами. Только сейчас до меня дошло, что помимо звука мотора присутствовал другой булькающий, захлебывающийся звук – это ржал Денис. Угомонился он, лишь когда вышел хозяин лавки.

Купив баллон, мы водрузили его посередине, теперь я не мог хвататься за Дениса в случае чего, мне приходилось удерживать баллон, так что уповать стоило лишь на ноги. Но тот, кто ездил на заднем сиденье мотоцикла, знает, что ногами не удержишься при особо плохой дороге и крутых поворотах.

– Только не гони, – предупредил я. – А то баллон вылетит, и мы вместе с ним.

– Не ссы, чего ты так ссышь, не вылетит!

Несколько раз баллон действительно чуть не вылетел. Не знаю, каким образом мы проехали неровный участок дороги и серпантин, как мне удалось не упасть и не уронить постоянно подпрыгивающий баллон, но то, что мы не разбились или по крайней мере не разбился я, представлялось мне божественным вмешательством.

Теперь я не сомневался: Денис на самом деле хотел меня прикончить.

Кроме меня в Генеральной организации плотин Евфрата работали еще двое переводчиков. Хусейн и Халид. И работали они на организацию очень давно, более пятнадцати лет, насколько мне удалось выяснить. Опытные, матерые переводчики-арабы, владели технической терминологией и за долгие годы выработали тактику общения с инженерами и прочими директорами. А у переводчика все директора, скажу я вам, и младший инженер – директор, и разнорабочий, и сварщик, и инженер-испытатель, и электрик, и директор ГЭС, и секретарь директора ГЭС, и мелкий служащий отдела кадров, и заведующий всевозможными печатями – все над переводчиком стремятся быть начальниками. Даже те, кто не имеет технического образования. Знаете, что они думают на плотине о переводчиках? Они говорят, что переводчик – это белоручка, карманный такой попугайчик, копошащийся вместо проса и перьев в беленьких бумажечках. Конечно, говорят они, ты же переводчик, тебе абы языком болтать, главное, повторять и клацать буковки на клавиатуре, сидишь себе в чистоте и уюте, печатаешь, руки не мараешь. Машинного масла не нюхаешь! В подъеме купола не участвуешь, на мостовой кран не лезешь, серьги не отстегиваешь, проводку не меняешь! Быть переводчиком – это все равно что быть лентяем, этаким увальнем, лежебокой. Технари презирают меня, потому что я переводчик, технари ненавидят меня, потому что я часто езжу в Дамаск по командировочным делам, а они сидят месяцами в закрытой проклятой Табке, и развлечений, кроме выпивки, у них нет, и радости, кроме выпивки, у них нет. Вот так, а арабские технари часто ляпают языками в мою сторону:

– Этому переводчика нужен еще один переводчика, чтоб за ним перевод делать. Где вы взять такой?! Он ничего не знать!

Зато когда я прошу говорить инженеров-арабов на литературном языке, они и двух слов не могут связать. Это-то на родном языке! Пару слов скажут и опять переходят на раккийский диалект, который жители Сирии считают самым забитым диалектом. На раккийском в Сирии разговаривают только красномордые деревенщины. Ладно бы, если только раккийский диалект, но многие технари говорят на диалекте пустыни, этом ужасном булькающем, квакающем, шипящем, гортанном языке, не имеющем ничего общего с фусхой!

Если диалог между моим милым директором и арабами заходит в тупик, то арабы, чтобы взвалить всю вину на молодого незадачливого переводчика, ловко перескакивают на пустынное блеяние. Они глотают буквы, они меняют буквы местами и при этом нагло улыбаются. А директор мой милый крутит башкой то на меня, то на них и ни черта не понимает. Он краснеет, приспускает галстук и орет:

– Переводи! Переводи! Зачем я тебя сюда взял, мудак! Ты можешь перевести, что они там крякают или нет?!

Нет, уважаемый, не могу. Извините, я тупорылый. Шесть лет изучал арабский язык и ни черта в нем не понимаю. Хотите, я вам лучше аль-Мутанабби наизусть зачитаю? Нет, ну как хотите!

Тем временем мы сидим с Евгением Дмитриевичем в кабинете начальника станции Баас вместе с десятью арабами и главным инженером Бозылевым. Начальник станции Баас из кожи вон лезет, чтоб я ничего не понял. Эта пузатая жаба квакает и квакает, а я прошу его:

– Не могли бы вы, устэз, говорить на литературном языке?

Нет, он не может. Ведь он не хочет давать бочки с трансформаторным маслом, которые предусмотрены контрактом, и бочки эти позарез нужны главному инженеру на завтра.

– Не могли бы вы на фусхе говорить, устэз, – жалобно мычу я и чуть не плачу, что оказался в такой дурацкой ситуации. Арабы ржут, директор орет, Бозылев смущен. Многие арабы здесь бегло говорят по-русски, и какой-то занюханный небритый чурбан говорит директору моему милому:

– Этому переводчика нужен еще раз переводчика, он переводить переводчика, ха-ха! Где вы взять такой переводчика!

Вот в чем проблема на самом деле: подлецы продали налево трансформаторное масло и требуют, чтобы его покупала украинская сторона. И так всю дорогу. И наши пытаются не отставать – там обманут, там сэкономят, и арабы – настоящие жулики, вроде у них соревнование такое – кто кого больше по контракту обдурит. Переводчик, то есть я, оказываюсь между молотом и наковальней. Еще директора часто упрекают, что он не нанял местного переводчика-араба: во-первых, местные знают технические термины, во-вторых, местные владеют диалектами и раккийским, и пустынным, и каким скажешь, в-третьих, местные обходятся намного дешевле, зарплату им можно платить втрое меньше и жилья для них арендовать не надо.

И Денис тут как тут, шакалом извивается, масло в огонь подливает:

– Евгений Дмитриевич, в городе переводчиков как собак недорезанных, зачем его взяли, а? Он же ничего не соображает. Ни в трансформаторах, ни в языке…

И каждый тебя не ленится носом тыкнуть в трудности перевода, и каждый считает своим долгом попрекнуть тебя куском командировочного хлеба. Теперь представьте, как в такой обстановочке работать. Работа чрезвычайно нервная, так и хочется кому-нибудь из технарей в нос дать, благо я не дерусь и драться не умею. Драк всегда избегал, но все же!