Борис упер руки в бока, обдумывая слова напарника.

– Будете хорошо себя вести, если я вас освобожу? А собака?

Итальянец судорожно покивал, протянул руку и погладил зверюгу.

– Берлу – славный пес, – сказал он, пока Павловски отстегивал наручник.

– Как его зовут? – спросил Максим, медленно, с трудом поднимаясь с пня.

– Берлу… Берлускони.

Сыщики улыбнулись.

– Однажды, десять лет назад, он появился в моем саду. Я так его назвал, потому что он уже тогда выглядел старым, хотя я по сей день не понял, сколько ему лет. Он то вдруг исчезает, то снова появляется как по волшебству, будто и не уходил никуда. Как Берлускони.

Когда со старика сняли наручник и он стал растирать запястье, Берлускони вскочил, виляя хвостом, готовый в любой момент сорваться с места и бежать за хозяином куда угодно.

– Ну так… что со мной будет?

Борис повернулся к Максиму, и тот незаметно покачал головой.

– Как вас зовут?

– Джанни.

– Ладно, Джанни, ничего с вами не будет. У нас тут нет полномочий, но я дам вам совет: удостоверьтесь, что ваше ружье зарегистрировано, и, главное, больше не палите в кого попало.

Максим прежде не был знаком с великодушной ипостасью напарника. Неужели тот чувствует себя обязанным, потому что коллега защитил его от выстрела? Борис поэтому на мгновение перестал скрывать глубоко запрятанное милосердие? Или просто хочет доказать, что тоже способен на время освободиться от диктата законов и процедурных правил?

– Джанни, вы ответите на несколько вопросов? – спросил Максим.

– Конечно отвечу, как не ответить…

Итальянец отвел взгляд, судорожно скребя затылок.

– До полицейского рейда вы даже не подозревали, что здесь творится?

Джанни не поднял глаз – так и стоял, кусая губы, постукивая носком ботинка по круглому камню.

– Вы наверняка видели людей, которые сюда приезжали и чем-то тут занимались? – надавил Максим. – Вы видели девушек? Молоденьких девушек?

По лицу Джанни пробежала тень, и он тяжело сглотнул. Что-то скрывает, насторожился Максим. Он искоса взглянул на собаку, потом на ружье, прикидывая расстояние от оружия до его хозяина. Джанни, благодарение богу, стоял далеко – вряд ли он решится на отчаянный шаг. Сыщик вздохнул свободнее, но боль в ноге усилилась.

– Тут вот какое дело… – наконец произнес старик. – Я лишь недавно вернулся в дом. Эти типы снимали его у меня за хорошие деньги целых восемь лет. Но я же не знал, что они дилеры…

– То есть вы ничего не замечали? – строго поинтересовался Павловски.

– Ноги моей тут не было все восемь лет!

Максим вздохнул и сжал кулаки, когда все трое зашагали прочь из леса.

* * *

Сумерки смыли синеву с неба, вернулись ночные птицы, и пространство заполнили их странные, тревожащие душу голоса. В машине Максим сразился с пассажирским креслом, чтобы дать больше места раненой ноге.

– Предупреждаю сразу: вернемся – поедем в отделение скорой помощи! – отчеканил Павловски. – Врач должен осмотреть ногу. Нужно обязательно извлечь все дробины, чтобы не случилось заражения.

Максим кивнул, и они наконец тронулись.

Несколько минут оба молчали, потом Борис сделал глубокий вдох и обратился к Монсо, не отводя взгляда от дороги:

– Спасибо, что прикрыл.

Ответить Максим не успел – подал голос телефон, который Павловски закрепил над коробкой передач, чтобы использовать как навигатор.

– Слушаю тебя, Эмма, – откликнулся Борис, включая громкую связь.

– Где вы?

– Возвращаемся. Будем меньше чем через два часа.

– И что дал ваш… визит?

Борис взял паузу, посмотрел на напарника, на его рану. Если сейчас признаться, что Максима подстрелили, у них будут такие проблемы, что лучше не представлять какие. Производственная травма при исполнении, да еще и под его контролем. Придется объяснять каждый шаг, писать подробные рапорты, а Борис, несмотря на уважение к руководству и протоколу, не был уверен, что хочет всем этим заниматься. Особенно сейчас, в разгар такого важного расследования, как дело Виктории Савиньи.

– Пустышка. Там все опечатано, никто ничего не видел. Прогулялись впустую, но хоть развеялись.

Он подмигнул напарнику, но тут же решил, что дольше фамильярничать незачем. Гул мотора заполнил паузу в разговоре.

– Ты ведь позвонила не только затем, чтобы поинтересоваться нашими успехами?

– Мы получили результаты генетической экспертизы, и я решила сообщить вам.

Дрожь пробежала по позвоночнику Монсо от копчика до затылка, и он распрямился.

– Жак Савиньи прав, – продолжила Эмма. – Виктория – не его дочь.

26

Действие болеутоляющих закончилось, и рана разбудила Максима прежде, чем прозвонил будильник. Накануне Борис сдержал слово, дождался, когда врачи осмотрят напарника, и доставил его домой. Максиму снова пришлось оправдываться перед Ассией. У нее уже появились серьезные опасения, так что придется рассказать про Элоди. Он до сих пор не сделал этого из-за парализующего страха, что сестра исчезнет бесследно; Максим жил, впитывая и архивируя проведенные с ней мгновения в тайнике памяти, как будто заговаривал страх: «Пусть все продлится подольше!» Иногда он чувствовал себя как приговоренный к смертной казни, которого изредка навещают в преддверии большого прыжка. В его жизни не было ничего более зыбкого, чем встречи с Элоди после разлуки. Странным образом этот навязчивый страх возбуждал – подобно беглецу, Максим наслаждался каждой секундой, проведенной в обществе сестры: то были бесценные мгновения, украденные у жизни в ожидании, когда их настигнет рок. По этой причине он был пока не готов разделить свою радость с другими людьми. Не сейчас, не раньше, чем он насладится сладостью момента. Максима удивляло, что дядя до сих пор не связался с племянницей. Возможно, боится открыть ящик Пандоры, из воспоминаний о прошлом выпустить демонов, которые его сожрут? Или хочет прикончить бутылку виски, прежде чем примет решение?

Максим приковылял на кухню и увидел, что сестра готовит завтрак. Элоди не сразу обернулась, и он успел восхититься очертаниями ее фигуры, контуром плеч, цветом волос.

– Спасибо, что уступила кровать на эту ночь, – сказал он.

– Не хватало, чтобы ты в собственном доме спал на диване, тем более после ранения!

Полосатый кот потерся о ногу Максима, и тот зашипел от боли.

– Я не нашла сухой корм для твоих мохнатых друзей, – тихо сообщила Элоди.

– Проклятье, забыл купить!

Она поставила перед братом стакан апельсинового сока и погладила по плечу. Максим вздрогнул и на мгновение закрыл глаза, наслаждаясь лаской.

– Ничего страшного, я схожу в магазинчик.

Максим почувствовал облегчение: значит, она останется еще как минимум на день. Он выдвинул высокий стул и сел. За двадцать лет он второй раз завтракал с сестрой. И оба раза надеялся, что не в последний.