Не дождавшись требуемой реакции на свою просьбу, Никита повернулся опять лицом к Георгию Захаровичу:

— Двадцать пять тысяч танков! Вдумайся, батя. Их уже не надо гнать в Европу, как в сорок пятом. Они уже там стоят, готовые стальной лавиной обрушиться на врага. А ракеты, а наша авиация? Да мы это НАТО одним маршброском накроем. Ни один американский солдат до берега Атлантики добежать не успеет, когда мы приказ о наступлении получим. Империалисты Запада знают это и боятся…

Георгий Захарович разлил остатки водки себе и зятю. Поймав на вилку скользкий маринованный гриб в своём блюдце, он молча протянул руку с рюмкой, чтобы чокнуться с зятем. Никита, взяв рюмку в руку, продолжал:

— А посмотри, батя, что в Афганистане делается. Ох, и светлая голова у Горбачёва! Хоть и с кляксой на лысине, но… На Солнце тоже есть пятна…

Георгий Захарович с пьяной озабоченностью посмотрел на Никиту. Толик тоже насторожился, приготовившись узнать нечто более важное, чем то, что ему приходилось изредка слышать от взрослых об этой стране. Те, кто говорил об Афганистане, говорили как будто полушёпотом, стараясь сохранить сказанное втайне от кого-то.

— И что там хорошего? — осторожно спросил Георгий Захарович.

— Ну вы что, газет не читаете? — возмутился Никита и громко рыгнул. — Там же полным ходом уже переговоры между оппозицией и законными властями идут. Взят курс на национальное примирение. Скоро официально об этом объявят. Разве не ясно, что это значит? Разгромили мы там душманов! Сдаются, сволочи! Так что с басмачеством, можно заявить уверенно, там покончено.

— Мне на работе сказали, что в этом месяце ещё два цинковых гроба оттуда в Ульяновск доставили… — тихо сказал Георгий Захарович.

— Отдельные бандиты ещё продолжают упорствовать, — ответил на эту реплику Никита, поднося рюмку ко рту. — Но это уже агония.

Выпив, Никита небрежно взял ломтик хлеба и поднёс его к носу. Несмотря на то, что в его тарелке было полно закуски, он протянул свою вилку к салатнице, на дне которой в майонезной жиже плавали несколько огуречных кружочков. Подцепив один из них, Никита закинул его в рот. Чавкая и облизываясь, Никита продолжал:

— Так что, батя, ты за нас, за вояк, не волнуйся. Мы не зря хлеб народный жрём. Мирное небо над вами мы гарантируем. Ни один воробей без нашего ведома границу Союза не перелетит. Для этого и торчим в Европе и Азии.

Чтоб здесь вам спалось спокойно. Но знаешь, батя, что я тебе скажу. Самое главное — это, чтобы наши тылы прикрыты были. Понял, о чём я?

— А за это ты, Никитка, не волнуйся, — махнул рукой Георгий Захарович. — Мы, рабочий класс, последнюю рубаху для родной армии с себя снять готовы, лишь бы не было войны.

— Вот я об этом, батя, — довольно улыбнулся Никита. — Мудрость есть такая древняя: кто не хочет кормить свою армию, тот будет кормить чужую. Слыхал?

Георгий Захарович кивнул. Никита посмотрел на Толика, сидевшего справа от него. Подперев правой рукой подбородок, он рассматривал подарок Никиты на своём левом запястье — командирские часы. Движением локтя Никита задел плечо Толика и сказал ему:

— Ты, это, закусывай давай.

— Так я же не пью, — рассмеялся юноша.

С мужем своей сестры Анатолий виделся несколько раз и знаком с ним был плохо. В отличие от сестры Толик был поздним ребёнком — ему было всего девять лет, когда Лиза уже окончила техникум и вышла замуж за Никиту, служившего тогда в штабе Ульяновского гарнизона. Через несколько месяцев после свадьбы молодожёны уехали в Венгрию — там, в городе Дунафёльдваре, прапорщику Хрющенко предстояло проходить дальнейшую службу начальником склада ГСМ зенитно-ракетного полка. С тех пор о том, как сложилась жизнь Лизы, её брат и родители могли судить только по восторженным письмам от неё. Год назад в одном из них Лиза обрадовала родителей внучкой. В этот приезд дочери и зятя Анна Алексеевна с Георгием Захаровичем наконец увидели Юлю — так Лиза назвала свою дочь.

Горячий и потный Никита рассмеялся тоже и обнял хрупкого парня своею тяжёлой рукой.

— Ты, Толян, послушай, что тебе умный человек говорит, — приблизив свою упитанную, лоснящуюся физиономию к лицу Анатолия, сказал Никита. — Я просто хочу, чтобы ты…

— Никита, если ты о себе, то это нескромно, — протирая полотенцем тарелку, перебила мужа Лиза. — И не вся правда.

— Ты чё, анекдотов про прапорщиков наслушалась? — повернувшись к жене, спросил Никита. — Да на таких, как я, вся армия держится! Я, между прочим, даже генерала в прошлом году в бане парил…

— А генерал-то хоть помнит об этом? — шутливо смеясь, спросила Анна Алексеевна.

— Да ну вас, дурочек… — разозлился Никита и отвернулся.

— Ты уже устал, Никита, пойдём, я тебя спать уложу, — вежливо предложил Георгий Захарович.

— Нет уж, — нестрашно грозя пальцем, возразил Никита. — Я должен отстоять правильный выбор Анатолия. А то ведь перевербуете парня, пока я сплю. Я своих на войне не брошу!

— Ладно, оставайтесь, — выходя из-за стола, сказал Георгий Захарович. — А я пойду спать.

Пожелав всем спокойной ночи, отец Анатолия ушёл из кухни. Оставшись без собутыльника и без водки, Никита расстроился и, встав с места, начал искать дополнительную выпивку. Несмотря на просьбу жены больше не пить, Никита настоял на том, чтобы ему "выдали боевые сто грамм". Гостеприимная Анна Алексеевна не посмела отказать в этом зятю.

Обрадованный Никита опять вернулся к разговору о будущем Анатолия:

— Не студент или работяга — худой и измученный, а курсант, будущий офицер! А когда парадную форму наденешь, все девки твоими будут…

— А у тебя-то самого много их было? — Лиза насмешливо покосилась в сторону Никиты.

— Некоторым и в глаза столько не попадалось, — отмахнулся он от неё.

Анна Алексеевна посмотрела на Никиту. С сожалением покачав головой, она хотела что-то сказать, но передумала. Никита не заметил этого и продолжал обращаться к Анатолию:

— Ты только представь, Толян, что тебя ждёт в жизни, если ты передумаешь. Допустим, пойдёшь ты в ПТУ. Ну и чё? Отучишься… А потом? Поставят тебя в очередь на квартиру на твоём предприятии, и простоишь ты в ней до сорока лет. Конечно, к этому времени у тебя будет уже возможность жене норковую шапку и шубейку модную купить, ну и хатёнку обставить свою — гарнитур румынский, а если повезёт, гэдээровский, в большую комнату, хрусталя побольше в сервант, ковёр на стену. Не исключаю, что каким-то чудом даже на "Жигули" заработаешь. Но не забывай, что у тебя уже болячки тогда появятся, и дети уже подросли. Об их благополучии думать надо. Опять, как белка в колесе, крутиться начнёшь, но уже не для себя, а для них. Вот и подумай, Толян, когда ты с лёгкой душой прыгнуть мордой в салат сможешь? С криком: "Жизнь удалась!".

Из комнаты Анатолия послышался детский плач. На секунду Никита насторожился и обратился к Лизе, занятой протиранием вымытых тарелок, которые ей подавала Анна Алексеевна. Из-за шума воды из-под крана и разговора между собой они не слышали криков ребёнка.