Хотя общая картина вырисовывалась достаточно чётко, в ней не хватало главного — личности преступника. Искали его по старой недоброй традиции — собирали самые пахучие сплетни и распространённые слухи по городу (на жаргоне профессионалов от уголовного розыска это называется оперативной информацией), вылавливали и калечили невинных подозреваемых. Безуспешно. Никто ни в чём не хотел сознаваться. Но, как это часто бывает, все эти преступления раскрылись сами собой, то есть случайно.

Однажды зимой в городскую больницу поступила женщина с сильным обморожением ступней ног. Как выяснили врачи, обморожение произошло в результате того, что она вышла поздним вечером на балкон своей квартиры и дверь за ней захлопнулась. По какой причине женщина предпочла достаточно долго оставаться в домашней одежде и в одних носках на двадцатиградусном морозе вместо того, чтобы выбить стекло в окне или в балконной двери и вернуться в квартиру, никого из медперсонала больницы это не заинтересовало. А вот соседка по лестничной площадке оказалась более внимательной. Через несколько дней после случившегося она сообщила участковому инспектору, что в ту морозную ночь ей было слышно, как женский голос жалобно кого-то уговаривал. Несчастная, стараясь, чтобы никто не услышал, негромко просила: "Сыночек, не надо… Впусти, я замерзаю… Я никому не скажу…". Заявительнице пообещали, что разберутся и письменно сообщат о результатах работы. Через две недели ей пришло уведомление о том, что по её заявлению проводилась тщательная проверка, и факты, указанные в этом заявлении, не подтвердились. Никто не собирался выяснять причины семейной неурядицы, возникшей между сыном и матерью, тем более, что последняя полностью отрицала роль сына в случившемся. Этот случай был бы благополучно забыт, а маньячные выходки непременно бы продолжились. Но соседка оказалась не только бдительной, но и настойчивой. Видя, что никакой реакции на её просьбы органы милиции не проявляют, она обратилась с жалобой на участкового инспектора в прокуратуру, пригрозив при этом, что если и прокуратура не разбёрется в этих безобразиях, то она пожалуется авторитетным бандитам города. Прокурор сделал уступку навязчивым и неясным подозрениям жалобщицы. Он дал указание провести ещё более тщательную проверку по этому факту. Результат ошеломил всех сотрудников правоохраны города…

Следуя строгим указаниям начальства участковому инспектору Коптеву Михаилу Ивановичу пришлось-таки пойти к заявительнице и в доверительной беседе за чашкой чая узнать, чего же она так беспокоится за свою соседку-"снегурочку". К тому же, он решил отнестись к этому поручению серьёзно — не хотел за год перед выходом на пенсию получить очередное взыскание по работе.

Вместо злобной одинокой старухи его собеседницей оказалась женщина добродушная и вполне психически уравновешенная — Лидия Николаевна Баулина, бывшая заведующая детским садом. Именно такие женщины нравились Михаилу Ивановичу — светлорусые, пышных форм, с открытыми славянскими лицами. Её объяснения внушили Михаилу Ивановичу — капитану милиции с двадцатилетним стажем — некоторое доверие.

— Вот вы сами только подумайте, товарищ инспектор, — в третий раз наливая Михаилу Ивановичу рюмку коньяка, рассуждала Лидия Николаевна, — как она могла на своём собственном балконе замёрзнуть? Это же не в открытом поле в пургу попасть и заблудиться, верно? Сынок с ней так пошутил. Я сама слышала. После этого случая я на этого садиста смотреть не могу.

— А вы часто его видите? И вообще, как вы можете охарактеризовать этих соседей? Вы очень серьёзная и наблюдательная женщина, — Михаила Ивановича отличало то, что свои редкие комплименты он говорил людям искренне, а потому как-то не к месту. Даже его неуклюжая поза в кресле стала заметней.

— Живут вроде спокойно, — охотно поделилась своей наблюдательностью Лидия Николаевна. — Вежливые, всегда здороваются. Но какие-то они настороженные, угрюмые. Я всё понимаю, перестройка, бандиты, демократия. А вот что-то не то. Никто к ним в гости не ходит. Раньше вроде друзья к нему наведывались, когда он в университете учился. Редко, но бывали. А в последнее время никого. Так посмотришь, парень вроде хороший. Не пьёт, не курит, девок не водит. Я думала, пока учится, так и должно быть. А что он делает вечерами в подвале? Постоянно там торчит. Да он и сейчас там. Вот в эту самую минуту там. Не верите? Сходите, увидите.

— В подвале? — спросил Михаил Иванович и, откусив ломтик лимона, насторожился.

— Ну вы знаете, наверно, в нашем подвале на каждую квартиру свой отсек отгороженный приходится, — пояснила Лидия Николаевна. — Я как ни спущусь туда за картошкой или за капустой, или варенье достать какое-нибудь, так в их отсеке номер пятнадцать часто свет вижу. Почти каждый вечер свет там горит. И копошится там кто-то. Надо бы проверить…

— А что, пойду и проверю, — отважился Михаил Иванович, — имею право знать, чем занимаются граждане на вверенной мне территории.

Как признавался потом сам Михаил Иванович, спускаясь в подвал, он ощутил необъяснимый страх. Казалось бы, обычный запах сырости, холодок подземелья, безжизненный мутный свет — в любом погребке то же самое. Но здесь было что-то могильное, мертвецкое. Идя по узким проходам между дощатыми отсеками, выискивая цифру "15", Михаил Иванович пожалел, что при нём нет оружия. Пистолет бы не помешал. И не только в качестве "пугалки".

Пройдя несколько метров вглубь помещения, сквозь расщелины досок одной из дверей Михаил Иванович заметил дрожащий свет. На двери была трафаретно выведена жёлтой краской цифра "15". За дверью слышались шорохи и лёгкий стеклянный звон.

— Откройте! Милиция! — храбрым басом сказал Михаил Иванович, дрожа от страха.

За дверью резко шелохнулось, но голосов слышно не было. Через секунду всё стихло. Наступила непредсказуемая тишина. Именно в такие минуты выстрел из неизвестности, разрывая оцепенение, вносит ясность. Становится легче, застывшая глыба в позе беспомощного ожидания падает ниц, а смертельное ранение спасает от страданий стыдливого страха. Но выстрелов не последовало.

— Вы окружены! Выходить по одному! Считаю до трёх! Иначе, стреляем на поражение! — предупредил Михаил Иванович.

Тишина становилась невыносимой, оставлявшей только два выхода: бежать отсюда сломя голову или броситься навстречу опасности.

— Всем лежать! Перестреляю гадов! — со всей силой пнув дверь, Михаил Иванович ввалился внутрь отсека.

Посредине комнатки стоял худощавый молодой человек, до смерти запуганный блефом безоружного Михаила Ивановича. Руки его были подняты вверх. Сквозь очки неподвижно блестели маслянистые чёрные глазки. Парень трусливо ожидал своей участи.

Чуть придя в себя, Михаил Иванович сцепил руки за спиной и с видом фашиста, заставшего врасплох обитателя еврейского гетто, осмотрелся вокруг. Полки вдоль стен, сбитых из досок, были заставлены банками и коробками, в дальнем углу стояли мешки с картошкой, напротив входа был небольшой столик, когда-то, видимо, кухонный. Старая клеёнка на нём была залита какой-то грязно-коричневой жидкостью. В этой маленькой лужице лежал небольшой кусок мяса. Михаил Иванович пригляделся и обомлел — это был мужской половой член…