— Значит, среди ортодоксов есть и дарвинисты?

— Спектр мнений по этому вопросу чрезвычайно широк, как и по всем прочим вопросам. Но разумеется, ортодоксальный еврей не верит в случайность процесса эволюции. — Раввин встал и опять направился к книжным полкам. — Некий израильский физик проделал весьма интересную работу по примирению иудейской теологии с современной наукой. У меня где-то была его книга. Он утверждает, что углеродная датировка — куда менее надежный метод, чем принято думать. Он также полагает, что, судя по ископаемым останкам, мутация в развитии видов серьезной роли не играет.

— То есть он пытается опровергнуть Дарвина.

— А почему ты так уверена в правоте Дарвина? Тебе самой приходилось изучать ископаемых животных и применять углеродную датировку? Или же ты просто переняла эти воззрения от окружающих, — например, от своего отца?

Лицо Розы потемнело. Обвинение было несправедливым. Никто с таким упорством не подвергал сомнению родительский авторитет, как Роза. А что, если раввин заинтересовался ею только из-за ее отца? Ведь обращение в ортодоксальную веру дочери известного безбожника Джоела Литвинова в кругу раввинов будет расценено как великое деяние…

— Нашел! — Раввин протянул ей книгу. — Надеюсь, Роза, у тебя не возникло ощущения, будто я на тебя давлю. Просто очень важно в этом разобраться. Вот ты сказала, что была марксисткой. Разве в марксистских текстах тебе не попадались непонятные и темные места? И ты же не опускала руки в тот же миг и не говорила: «Баста! Я под этим не подписываюсь!» Нет, ты упорствовала, прилагала усилия в надежде, что вскоре все прояснится. А сейчас мы говорим о Хашеме, о мощи и разуме, неподвластных всякому человеческому пониманию. Тебе не кажется, что Он заслуживает, по крайней мере, такой же обходительности, с какой ты относилась к мистеру Марксу?

Роза улыбнулась, ей вдруг стало совестно: зря она приписывала этому милому человеку циничные побуждения. Она изучала обложку книги. Возможно, он прав. Возможно, в теории эволюции она слишком многому верила на слово.

— Позволь порекомендовать тебе одно место в Нью-Йорке, — сказал раввин. — Это образовательный центр для евреек, которые хотят побольше узнать о религии. Заведует этим центром жена моего друга, и преподаватели там толковые. Полагаю, тебе будет интересно.

— Спасибо, — сдержанно улыбнулась Роза. — Как-нибудь загляну туда.

Раввин с участием смотрел на нее:

— Я понимаю, что ты чувствуешь. Ты шагнула за пределы своей уютной зоны и очутилась в мире, где многое кажется чуждым и даже пугающим. И я прошу лишь об одном: перетерпи этот дискомфорт. Не убегай сразу. Задержись. И посмотри, что получится.

Когда Роза вошла в гостевую спальню, Карен уже лежала под одеялом, читая «Путешествие в Иерусалим».

— Ты довольна беседой с ребе Рейнманом? — печально спросила она.

— Да, было очень любопытно.

Карен молчала, ожидая продолжения. Но ей пришлось договорить за Розу самой:

— Ребе Рейнман — человек чрезвычайно умный и образованный. И то, что он проявил к тебе интерес, — большая честь.

— Не сомневаюсь. — Роза вынула из косметички зубную щетку.

— Нельзя чистить зубы! — Карен рывком села в кровати. — Во время шабата это считается работой.

— Никто не чистит зубы с вечера пятницы до вечера субботы?

— Да, — подтвердила Карен. — Душ или ванну мы тоже не принимаем. Хотя, — добавила она, — утром можно пососать мятный леденец, если хочешь освежить дыхание.

Роза в замешательстве смотрела то на зажатую в руке зубную щетку, то на Карен. Должна ли она, как добропорядочная гостья, поставить крест на гигиене полости рта? Она все еще размышляла над этим щекотливым вопросом этикета, когда сработал таймер и комната погрузилась во тьму. Со вздохом положив щетку обратно в косметичку, Роза на ощупь добралась до кровати.

В гериатрическом отделении Пресвитерианской больницы плакала женщина. Ее отрывистые рыдания неслись по коридору, выкрашенному в пастельные тона, воем автомобильной сигнализации: АЙ-ай! АЙ-ай! АЙ-ай! Карла, стоя в коридоре, где она ждала, пока медсестра закончит менять повязки пациентке, внимательно прислушивалась к этому плачу. В больницах Карла проработала уже немало лет, но ее не переставало удивлять звуковое разнообразие человеческих страданий. В том, как больные люди выглядели и пахли, они походили друг на друга до неразличимости, но звуки, которые они издавали, всегда были глубоко индивидуальными. Одни хныкали. Другие монотонно выли. Третьи орали, как младенцы. Любители драматизировать ситуацию протяжно выкрикивали слова и даже целые предложения — «О, Го-осподи, не-ет, не-ет», — стоики же лишь тихо, печально шмыгали носом. Встречались и страдальцы старой закваски, ухавшие и рычавшие так, словно они научились этому, читая комиксы. Способам выразить горе несть числа…

Дверь, под которой ждала Карла, распахнулась. Появившаяся медсестра держала руки в резиновых перчатках, как кукольник, — согнув в локтях и растопырив пальцы.

— Вам лучше зайти попозже, — раздраженно сообщила она Карле. — У нее случилась неприятность с мочеприемником. Сначала надо все убрать.

Карла отправилась на пятый этаж. Ее следующий пациент был из новеньких, и, прежде чем войти к нему, она заглянула в свои записи.

Джеймсон Николас, р. 4.05.85. Паралич нижних конечностей от рождения. Родители умерли. До недавних пор жил с родственницей по вышеуказанному адресу. В настоящее время бездомный. Нет инвалидной коляски. Передвигается на скейтборде. Поступил в отделение скорой помощи 19.05.02 с жалобами на боль в спине. При предварительном обследовании обнаружено глубокое ножевое ранение в нижней части спины. Пациент заявил, что не знает, кто его ранил, но предполагает, что на него напали неизвестные, когда он спал на улице. Агрессивен и враждебен.

Парень спал, когда Карла открыла дверь. Лицо его было столь густо усыпано угрями, что издалека казалось, будто он носит маску. Медсестры уложили его в кровати так, чтобы обезноженное тело находилось под углом в 45 градусов. Карла вдруг поймала себя на том, что разглядывает его, как экспонат в музее естественной истории, и устыдилась.

— Николас, — позвала она.

Парень мгновенно открыл глаза:

— Меня не так зовут.

Карла для проверки посмотрела на табличку, заполненную детским почерком медсестры.

— Здесь сказано…

— Меня зовут Монстр, — перебил пациент. — Все меня так кличут.

— Что ж, ладно, — после паузы согласилась Карла.

Он ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы, и поднял руки, изображая киношного монстра. За годы передвижения на руках кисти превратились в нечто вроде копыт, тускло-желтая кожа на ладонях напоминала сырную корку.