– Проедем и сразу же демонтируем рельсы, – сказал Кудыкин. – Потом отъедем на несколько километров, чтобы нас нельзя было достать газом. Закроемся изнутри и будем ночевать. Предпринимать еще что-либо в нашей ситуации – безумие. Ну, придется провести в поезде ночь или две. А потом нас либо обнаружит спасательная экспедиция, либо мы сами выберемся на основную дорогу и вернемся на базу своим ходом. Как бы ни печальны показались наши дела, мы все-таки находимся в достаточно безопасном месте. Хоть и среди аномалий.

– Отличный план, – сказал губернатор, поворачиваясь к «свите». – Так, мужики, убираем костюмы до лучших времен. Всем надеть форму. Переходите в полное прямое подчинение начальника экспедиции.

– Наталья, – позвал Кудыкин. – Как там Роман Андреевич себя чувствует?

– Действительно, – сказала издевательски Марина. – Как там наш Замзам поживает?

– Лежит лицом к стене, – сказала Наташка, поправляя рукой сползающие на лицо волосы. – Иногда что-то бормочет и всхлипывает.

– Все как обычно, – «перевела» Кудыкину Марина. – Жалеет, что не может задержаться здесь подольше, ведь тут так интересно!

На разборку путей позади бронепоезда Кудыкин отправил всех свободных людей, которые в состоянии были держать инструмент. Поэтому приличный участок дороги разобрали за каких-то пару часов. Снятые рельсы тут же пустили на починку дороги впереди, и вскоре бронепоезд отошел от места последней остановки на несколько километров. Но снова был вынужден остановиться из-за точно такого же разрушения путей.

К этому моменту сумерки окончательно накрыли одинокий бронепоезд, и Кудыкин приказал закрыть все двери и герметизировать вагоны.

Несмотря на потери, людей в составе экспедиции оставалось достаточно, чтобы пришлось срочно решать проблему с организацией спальных мест. Правда, все к вечеру вымотались настолько, что никого не смущало отсутствие постелей. Вагон для охраны оказался наиболее заполненным, и люди просто ложились на пол, подложив под голову любую скомканную тряпку.

Люди Ломакина решили ночевать в своей лаборатории. Самого профессора, губернатора, Наташку и Марину Кудыкин определил в спальный отсек по соседству с Романом Андреевичем. А Косте и ефрейтору Хиженкову предложил размещаться в общем помещении штабного вагона, где собрался ночевать и сам.

– В нашем вагоне дежурить будете вы, – сказал он, раскладывая на диване подушку, завернутую в одеяло, – и телохранители Романа Андреевича. Средства связи, инструкции – все выдам сейчас, когда соберутся дежурные из остальных вагонов.

Заметив, как Марина вышла из спального отсека и отправилась в тамбур, Костя пошел следом и попросил у напарницы сигарету.

– Держи, – сказала Марина, открывая новую пачку. – Отравы не жалко.

В темноте неосвещенного тамбура вспыхнула зажигалка, подсветив осунувшееся, но без тени уныния, лицо Марины. Как выглядит его собственное лицо, Костя старался даже не думать.

– За красавицу свою не волнуйся – дрыхнет уже без задних ног, – сказала Марина, сделав пару глубоких затяжек. – Зачем этот дурак потащил молодую девку в Зону – огромная для меня загадка.

– Как думаешь, – осторожно спросил Костя, – завтра сумеем вернуться?

– Костя, ты же мальчик, – шутливо сказала Марина, – а девочка здесь я. Это ты меня успокаивать должен.

– Я не то чтобы сильно боюсь, просто хотел спросить, – сказал Костя и вдруг понял, что на самом деле ему есть чего бояться. И что прямо за стенкой вагона царит ночь, в которой может бродить что угодно: от мутантов и завистливых людей с гранатометами до каких-нибудь движущихся аномалий.

– Боишься-боишься, – сказала Марина. – А если не боишься, значит совсем мозги себе из-за Наташки вывихнул. Не знаю насчет завтра. Мне теперь кажется, что если мы вообще из этой истории выпутаемся, это будет для нас удача. А ты, кстати, почему перестал снимать?

– Снимал, когда вспоминал, – сказал Костя. – Просто, не всегда об этом думать была возможность.

– Ну и напрасно, – сказала Марина. – Это же наша работа. Представь, какой будет успех, если мы с таким материалом отсюда сумеем выбраться?

– Так нам и дали такое показать, – возразил Костя, – но в целом ты права. Постараюсь вести съемку как можно чаще.

С непривычки от сигареты начала немного кружиться голова. Но пришла и некоторая расслабленность, словно бы отодвинувшая на второй план все тревоги и волнения.

Дверь из вагона открылась, и в темноту тамбура сунулся ефрейтор Хиженков.

– Костя, ты здесь? Пойдем, товарищ полковник начинает инструктаж для дежурных.

Пока Кудыкин объяснял график дежурств и порядок действий в случае тревоги, Костя снимал инструктаж на камеру. Полковник не только не возражал, но даже одобрительно кивнул, увидев, как загорелся индикатор начала записи на корпусе камеры.

Вскоре все разошлись, а поскольку первым выпало дежурить Хиженкову, Костя соорудил себе нехитрую постель из двух бушлатов, которые ему дал Кудыкин. Дежурство ему выпало под утро, поэтому он рассчитывал поспать хотя бы четыре часа.

Он думал, что сразу заснуть не получится – слишком много всего случилось за прошедший день, и слишком неопределенной оставалась ситуация. Но стоило голове опуститься на самодельную подушку, как он немедленно провалился в сон.

Проснулся Костя от звуков возни рядом с тамбуром. Кто-то с яростью в голосе шептал:

– Пусти, сволочь. Там мой дружбан!

– Совсем сбрендил, солдат, – отвечал ему другой голос тоже шепотом. – Откуда твоему дружбану взяться здесь, да еще среди ночи? Тебе разве это полковник объяснял?

– Руки убери, – шептал первый. – Руки! А то вдарю!

Костя быстро поднялся и, еще ничего не понимая, пошел на звуки яростной, хотя и очень тихой, перебранки. Он вдруг понял, что проснулся именно из-за этой вот напряженности в голосах обоих спорщиков, поскольку сам их шепот был еле слышен.

Рядом со спальным отсеком горела крохотная лампочка дежурного освещения, и в ее свете Костя с удивлением опознал в первом спорщике ефрейтора Хиженкова, а во втором – Романа Андреевича собственной персоной. Судя по всему, Хиженков собирался выйти в тамбур, а чиновник загораживал ему выход.

– Ты что, не слышишь разве? – чуть не плача, шептал Хиженков. – Это же Ерохин. Он догнал нас и просит, чтобы его пустили. А ты что, предлагаешь ему до утра у вагона сидеть?

– Это не может быть Ерохин, – шептал в ответ Роман Андреевич. – А если сомневаешься – буди Кудыкина.

– Товарищу полковнику отдых нужен, да и незачем будить ради плевого дела. Уйди, а то применю силу.

Весь этот дурацкий разговор показался вдруг Косте на редкость зловещим. Сама мысль о том, что где-то рядом с поездом, посреди ночной Зоны, может сидеть отставший еще утром Ерохин, не вызывала никаких иных чувств, кроме страха.