волна. Я чувствовала опустошение, с меня градом катил пот, но комната больше не кружилась, я уже не чихала, живот не болел.

– Дай мне чаю, – попросила я Хосе.

Хосе вскочил и побежал за чаем. Я выпила глоток. Через несколько минут я почувствовала себя намного лучше. Я села в кровати, широко открыв глаза.

Хосе пощупал мой пульс, нажал на живот и спросил:

– Не больно?

– Нет. Прямо чудеса, – ответила я и попыталась встать с кровати.

Он посмотрел на меня: мне действительно было лучше. Выждав мгновение, он сказал:

– Ты бы полежала, я тебе грелку принесу.

– Не надо, мне гораздо лучше, – ответила я.

Вдруг он дотронулся до моего лица.

– Когда это у тебя глаз успел так распухнуть?

Я потрогала свой правый глаз – он и вправду сильно опух.

– Пойду в зеркало посмотрю, – сказала я и слезла с кровати. Но не успела я сделать несколько шагов, как вдруг живот пронзила острая боль, словно по нему ударили хлыстом. Охнув, я опустилась на корточки; в животе начались спазмы. Я спешно вернулась в кровать; боль пронзала меня, точно молния, как будто кто-то сидел в моем животе и руками перекручивал желудок. Я сжалась в комок, пытаясь ее унять, но не выдержала и застонала. Боль нарастала; не в силах себя контролировать, я уже каталась по кровати, потом начала кричать. У меня потемнело в глазах, и я могла только слышать свой крик, похожий на вой дикого зверя. Хосе протянул руку, пытаясь помассировать мне живот, но я оттолкнула его, прокричав:

– Не трогай меня!

Попробовав сесть, я снова повалилась навзничь. Конвульсии и рези не прекращались. От крика я охрипла, у меня закололо в груди. Каждый вдох отдавался болью в легких. Я чувствовала себя тряпичной куклой, разрываемой на части какой-то незримой и страшной силой. Я ничего не видела, но мысли мои были ясны, а тело безуспешно пыталось освободиться от ига мучительной боли. Я продолжала кричать, кусая подушку, хватаясь пальцами за простыню, меня прошибал пот.

Перепуганный Хосе стоял у кровати на коленях и чуть не плакал. Он повторял по-китайски: «Мэймэй, Мэймэй»[13] – так меня в детстве называли родители и старшая сестра.

Услышав его голос, я замерла. Перед глазами сгустилась тьма, в ушах громыхало, как будто прямо у меня над головой раздавались раскаты грома. Острая боль не отступала, и я снова принялась кричать. Я слышала свой крик на китайском языке: «Мамочка! Папочка! Я умираю! Как же больно…»

В тот миг я не могла ни о чем думать, могла только кричать. Страшная боль разрывала меня изнутри..

Хосе вынес меня наружу. Распахнул дверь, посадил меня у порога, побежал открывать машину, уложил меня внутрь. Я понимала, что нахожусь вне дома, и, сжав губы, сдерживала стоны. Свет был так ярок, что даже с закрытыми веками я не могла его выносить. Заслонив глаза рукой, я попросила Хосе:

– Свет слишком яркий, прикрой меня.

Он не обратил внимания на мою просьбу, и я прокричала снова:

– Хосе, свет слишком яркий!

Он взял с заднего сиденья полотенце и кинул мне. Не знаю почему, но мне стало так страшно, что я накрылась полотенцем, уткнувшись лицом в колени.

В воскресенье в сахарской больнице, конечно, не было никаких врачей. Хосе не смог никого найти, развернул без лишних слов машину и погнал в сторону военного гарнизона. Мы подъехали к казармам. Увидев меня в таком состоянии, караульный поспешил на помощь. Вдвоем они поволокли меня в медицинский кабинет; караульный послал кого-то за военным врачом. Лежа на кушетке, я чувствовала, что мне опять становится лучше. В ушах не громыхало, в глазах не темнело, живот не крутило. Минут через двадцать, когда в кабинет вбежал врач, я уже могла сидеть и чувствовала себя нормально, если не считать небольшой слабости.

Хосе описал доктору симптомы, одолевавшие меня весь день. Доктор склонился надо мной, послушал сердце, пощупал пульс, осмотрел язык, простучал живот. Нигде ничего не болело, разве что сердце билось быстрее обычного. Он недоуменно вздохнул и сказал:

– Она совершенно здорова! Ничего особенного не нахожу.

Я видела, как обескуражен Хосе и как неудобно ему перед доктором.

– Посмотрите на ее глаз, – попросил он.

Врач оттянул мое веко и сказал:

– Есть нагноение. Вероятно, уже несколько дней как воспалился?

Мы с горячностью его опровергли и рассказали, что глаз воспалился меньше часа назад. Врач посмотрел еще раз и вколол мне противовоспалительное. Увидев, что я не шучу, предположил:

– Возможно, это пищевое отравление.

– Но ведь диареи нет, – возразила я.

– Тогда, наверно, аллергия, съели что-то нехорошее.

– Но сыпи-то тоже нет, – снова возразила я. – Это явно не пищевая аллергия.

Врач еще раз терпеливо меня осмотрел.

– Полежите немного, если снова заболит или начнет тошнить, сразу зовите меня.

С этими словами он ушел.

Удивительное дело: еще час назад я, словно одержимая бесами, корчилась от боли, а в медицинском кабинете все как рукой сняло. Прошло полчаса. Хосе и караульный помогли мне дойти до машины.

– Если вдруг опять начнется, сразу приезжайте! – доброжелательно напутствовал нас караульный.

В машине я почувствовала сильную усталость.

– Облокотись на меня, – предложил Хосе.

Я привалилась к нему и закрыла глаза. Кулон свесился с моей шеи и качался над его бедром.

Дорога от гарнизона к дому идет вниз по склону холма. Хосе завел машину и потихоньку поехал вниз. Когда машина проехала всего несколько метров, я вдруг почувствовала, что она движется с необычайной легкостью, и это при том, что Хосе не давил на газ. Казалось, машину кто-то толкает сзади, отчего она мчится все быстрее. Хосе изо всех сил нажал на тормоза, но они не слушались. Я видела, как Хосе рванул ручной тормоз и включил первую передачу. Услышала, как он произнес с тревогой в голосе:

– Сань-мао, держись за меня!

Машина, разгоняясь, летела вниз по склону. Хосе жал на тормоза, но их заклинило. Склон не был высоким, и машина, вообще-то говоря, не должна была нестись с такой скоростью, но всего за одно мгновение мы разогнались так, что, казалось, парим над дорогой.

– Держись крепче, не бойся! – крикнул Хосе.

Глаза у меня расширились от ужаса, когда я увидела, с какой скоростью дорога несется навстречу нам. Я попыталась крикнуть, но крик застрял в горле. Навстречу мчался десятиколесный военный грузовик, и, когда стало понятно, что столкновения не избежать, я закричала что было мочи: «А-а-а-а-а!» Хосе крутанул руль, машина съехала с дороги и еще долго катилась, пока он не увидел впереди песчаную дюну и не въехал