И тут Стас увидел четвертого, он быстрее тени пересек улицу и бросился человеку под ноги. Глухой крик, треск, звуки ударов – над жертвой стояли все трое, и остервенело били его чем придется. Тот орал не своим голосом, пытался отбиваться, но слабел с каждым ударом и скоро сопротивляться перестал, только закрывал голову руками. Стас не выдержал, шагнул на проезжую часть.

– Далеко собрался? – спросила Катерина. Она уже прошла вперед, но видя, что Стас идти за ней не торопится, вернулась.

Крик боли рвал тишину, бил по нервам, а троица продолжала свое дело. Крики перешли в стоны, мешок отлетел на тротуар под ноги нападавшим, один из них нагнулся и рукой с размаху ударил лежащего на земле. Еще раз, затем еще, и Стас сообразил, что только что на его глазах зарезали человека.

– Его, кажется, убили. – Стас, не отрываясь, смотрел туда.

– А ты сходи, посмотри. Может, и тебе заодно кишки выпустят, – проговорила Катерина. – Иди, помоги. Может, успеешь еще. Только не забудь, что тебе самому кроме нас никто не поможет…

Поднялась внутри волна злобы, смешанной с бессилием, поднялась и опала, Стас смотрел, как троица обыскивает убитого, как переворачивают его с боку на бок, охлопывают карманы. И как подрываются моментально, сматываются в тот самый проулок, прихватив с собой мешок, услышав свист и крики: «Стоять! Милиция!».

– Доигрался, дурак! – Катерина, казалось, сейчас вцепится Стасу ногтями в лицо, – помогальщик хренов! Бежим!

И толкнула Стаса перед собой, подгоняя, побежала следом прочь от криков, свистков и топота ног за спиной. Напоследок Стас только и успел увидеть, что к убитому подбежали трое, остановились на несколько секунд, которых хватило, чтобы понять, что человек мертв, постояли, прислушиваясь, и побежали на звуки шагов, следом за Стасом и Катериной.

А та уже обогнала, мчалась впереди, не оглядывалась, не сбавляла ход, повернула один раз, второй, пробежала через двор, вылетела под аркой и снова повела куда-то вниз, к длинным, без окон, без дверей баракам. Еще арка, еще двор-колодец, дом с темными окнами за ним, сереющее на глазах небо и топот за спиной, уже глуше, но все еще близко, слишком близко, чтобы остановиться и перевести дух. Некогда, нельзя, сдохни, но беги, если схватят – конец обоим, конец всему. И Стас бежал, смотрел только под ноги, по сторонам не глядя, сердце колотилось где-то в горле, перед глазами плавали алые рваные круги, когда Катерина сбавила шаг, обернулась и, наконец, остановилась.

Это был один из обычных дворов с лавочками, клумбами и детскими качелями, ничего примечательного. Построенный буквой «П» дом расступался справа, и за ним виднелась широкая пустая улица и дом с затейливыми фигурами и лепниной по фасаду на другой ее стороне. Место показалось Стасу знакомым, но сделать еще пару шагов и проверить себя не было сил. Катерина стояла рядом, она стащила с головы беретку и мотала волосами, тяжело дышала и откашливалась, Стас понимал, что выглядит не лучше.

– Отвязались, – сказала Катерина и улыбнулась. – Думала, все, стрелять придется.

«Повезло тебе». Стас сел на бортик и расстегнул ворот гимнастерки под шинелью, задрал голову. Окна на всех шести этажах закрыты наглухо, завешены черной тканью, а кое-где и заклеены крест-накрест белыми бумажными полосками. Кажется, что пусты окна, но кто поручится, что не следит сверху за обстановкой во дворе бдительный жилец вроде Лаврушина и не накручивает в эту минуту диск телефона, набирая короткий заветный номер.

Катерина нахлобучила берет, перекинула сумку на другую руку и обернулась. Стас поднялся с бровки и, преодолев желание заложить руки за спину, пошел вперед, глядя на затейливый декор дома напротив. Змеи, драконы, ящерицы, зонтики, восточные фонарики, пагода на крыше – знаменитый Чайный дом на Мясницкой, не изуродованный позднейшими переделками, представал во всей красе в мутных сумерках октябрьского утра. Стас притормозил, разглядывая это чудо так, точно видел впервые в жизни, но подошла Катерина, взяла под руку, пошла рядом. И вовремя: уже показались первые прохожие, две женщины шли в сторону Лубянки, они исподлобья оглядели парочку и зашагали дальше, Катерина пошла вправо. Дома тут были высокие, громоздились над улицей, она вильнула вправо, затем выровнялась, и пошла немного в горку. Поднялись, остановились у почтамта, Стас посмотрел туда – огромные деревянные двери на замке, на крыльце под колоннами мусор, по всему видно – закрыто здание до лучших времен. Дальше через дорогу виден павильон станции метро, рядом оживленно – человек десять, если не больше, стремятся кто под землю, кто наоборот, и бегут мимо, не глядя на прохожих, звенит трамвай, проезжает мимо, тормозит на остановке, высаживает пассажиров.

– Пришли, – Катерина качнула головой в сторону Сретенского бульвара. Стас глянул туда – площадь, пустая, если не считать двух грузовиков и трамвая, дома вокруг, направо уходит Чистопрудный бульвар с деревянным кубом на месте памятника Грибоедову, а вот налево… Тоже дом, самый обычный, в шесть или семь этажей, по виду из тех, что до революции называли доходными, в нем наверняка полно разделенных на комнатушки коммуналок, населенных работягами и прочим народом попроще. И все бы ничего, дом как дом, да стоит он удачно, так удачно, что непонятно пока – радоваться, плакать или сжать зубы от накатившей вдруг злости, смешанной с недоумением, и даже обидой. Насмешка судьбы в чистом виде, в самом незамутненном, дистиллированном и стерильном виде, назовите, как хотите, ибо стоит домик аккурат в том самом месте бульвара, где через полвека построят офис паскудного «ГрандОйла». Центральный офис, откуда и выехал в тот черный день Юдин, или куда торопился, опаздывая на час с лишним, из-за него продержали в пробке «скорую», из-за него умер Лешка, а потом и Лера решила, что здесь ее ничего больше не держит… И вот судьба замыкает круг, приводит в исходную точку, потаскав до этого изрядно, едва ли не с того света выдернув. «Все, Юдин, тебе точно конец», – не сам подумал, а точно шепнул кто-то на ухо, да так уверенно, что и сомневаться грех.

Под руку с Катериной Стас перебежал рельсы перед медленно ползущим трамваем, остановился пропустить черную «эмку», и пока ждал, глянул себе под ноги, потом осмотрелся уже внимательно. Вся площадь, сколько хватает глаз, раскрашена в разноцветные квадраты, прямоугольники – зеленые, серые, черные, точно группа детсадовцев на совесть потрудилась, и не мелками, а краской. Хорошей краской, стойкой, ей ни дождь, ни подошвы прохожих, ни протекторы колес нипочем, держится себе, придавая и площади, и бульвару неуместно праздничный вид. А дальше – не легче,

дом слева от Чистых прудов закрывают щиты, а на них деревья намалеваны, елки, березы, и, кажется, клены. А дальше и вовсе что-то вроде обычной маскировочной сетки с крыши свисает, да только не сетка это, ибо взяться ей здесь и сейчас по понятным причинам неоткуда. Но рассмотреть все хорошенько он не успел, Катерина потащила его дальше, и через несколько секунд они оказались перед крайним подъездом старого дома с зеленым фасадом.

Здесь уже было оживленно: двери хлопали, слышался топот ног по лестницам и голоса – смех, крики, ругань. Выбежали из подъезда три подростка один за другим, оглядели на бегу Стаса и Катерину, рванули наперегонки через площадь к метро. Встретившаяся в дверях пожилая женщина, закутанная в теплый платок поверх пальто с меховым воротником, недовольно посмотрела на входивших и посторонилась.