В голосе Вальтера звучала горячая, неподдельная страсть; его глаза сверкали. При всем ужасе положения — ведь Джен была почти уверена, что Вальтер ее брат, — она ощутила прилив такой радости, которую не могло заглушить даже отчаяние. Слова Вальтера нашли отклик в ее душе: ее любили пылко, как она сама любила.

— Ты прав, Вальтер, — сказала она, облегченно вздохнув, — для нас не существует другого выхода, кроме разлуки. Любовь между нами в тех условиях, в которых мы находимся, была бы преступлением.

Фернов вздрогнул при этих словах.

— Ты говоришь это так спокойно! — воскликнул он. — Ты думаешь, что я покорно, без борьбы подчинюсь своей судьбе? Иоганна, ведь ты пока еще не связана браком с Алисоном. От слова, которое ты ему дала, можно отказаться. Разве твоя связь с ним нерасторжима?

— Я не могу отказаться от своего слова, — твердо ответила она.

— Подумай, Иоганна, — продолжал Фернов с мольбой в голосе, — подумай: ведь от этого зависит счастье и твоей, и моей жизни. Неужели тебе так трудно порвать с Алисоном?

В эту минуту наружная дверь с шумом отворилась, и раздался громкий голос Фридриха:

— Господин поручик, полковник требует вас к себе сейчас же.

Вальтер нетерпеливо обернулся.

— В чем дело? — недовольным тоном спросил он. — Кто меня требует?

— Господин полковник, ваше благородие; там уже собрались все господа офицеры.

— Хорошо, я приду!

Дверь захлопнулась, и послышались тяжелые удаляющиеся шаги Фридриха.

Вальтер снова обернулся к Джен; его лицо было бледно, а в глазах выражалась смертельная тревога.

— Ты слышишь, меня требует полковник. Идет война, каждый час, каждая минута могут разлучить нас, может быть, навсегда. Иоганна, я спрашиваю тебя в последний раз: желаешь ли ты, можешь ли ты быть моей женой?

— Никогда, Вальтер! Если бы даже Алисон и освободил меня от данного слова, я все-таки никогда не могла бы стать твоей женой!

— В таком случае прощай! — воскликнул Фернов и протянул руки вперед, как бы для того, чтобы обнять Джен и прижать ее к своей груди.

Однако молодая девушка в ужасе отшатнулась и сделала движение рукой, стремясь остановить его порыв.

Вальтер несколько минут стоял неподвижно, словно окаменев, а затем низко поклонился и холодно произнес:

— Вы правы, мисс Форест, прощайте!

Дверь за Ферновом закрылась. Джен осталась одна с огромной тяжестью в сердце; покров с тайны так и не был снят, последнее слово не было произнесено. Оно висело на кончике языка молодой девушки, но какая-то неведомая, непонятная сила удержала ее; она боялась, что, сказав ему правду, заставит Вальтера страдать сильнее, чем если просто откажет ему. Джен, не щадившая никогда никого, так как была беспощадна и к себе, трепетала при одной только мысли о возможности причинить страдания Вальтеру. В первый раз слова: «Так должно быть», — оказались бессильными. Она сама могла перенести весь ужас положения, но она должна была уберечь от боли любимого человека. В первый раз Джен почувствовала, что она слабая, с мягким, ранимым сердцем, способным страдать за другого.

«Завтра я все скажу ему, — подумала она. — Он привыкнет к мысли, что я дня него потеряна навсегда, и тогда ему легче будет перенести неизбежность нашей разлуки. Сегодня открытие этой тайны убило бы его, а если бы он легко перенес это, то я умерла бы от горя», — прибавила она и, закрыв лицо руками, тихо заплакала.

В комнате полковника собрался настоящий военный совет. Сам полковник с мрачным видом быстрыми шагами мерил комнату, на лицах адъютанта и молодого поручика застыла тревога; другие офицеры, в том числе доктор Беренд, недавно пришли по зову полковника и еще не знали, в чем дело. Последним явился Фернов.

— Я созвал вас, господа, — взволнованно обратился полковник к офицерам, — чтобы сообщить вам крайне печальную новость. Вы знаете, что мы ждем подкрепление. Завтра рано утром сюда должен был прибыть из Л. батальон капитана Шварца. Мы считали, что проход через горы свободен, я сам уведомил об этом капитана Шварца; оказалось, что это было опасным заблуждением.

На лицах всех присутствующих выразилось тревожное ожидание; все взоры были устремлены на полковника.

Между тем он продолжал говорить с явной тревогой в голосе:

— Только что вернулся поручик Витте, он патрулировал дорогу, встреченный им крестьянин не хотел отвечать на предлагаемые ему вопросы и в пьяном виде осмелился делать такие насмешливые намеки и болтать такие вещи, что поручик Витте счел нужным допросить его. Под угрозой строгого наказания крестьянин рассказал обо всем, что знал. Тщательная рекогносцировка, к сожалению, подтвердила слова крестьянина. Неприятель, превышающий втрое наши силы, залег в горах на расстоянии двух часов отсюда. Он занял путь между Л. и нашими квартирами, чтобы отрезать нам возможность соединиться с батальоном капитана Шварца. Кто-то донес в неприятельский стан об ожидаемом нами подкреплении.

Возгласы ужаса раздались со всех сторон; офицеры хорошо знали местность, и им ясна была та опасность, которая ожидала батальон капитана Шварца.

— Мне все время казалось подозрительным полнейшее исчезновение и бездействие неприятельских банд, — продолжал полковник, — я был убежден, что здесь скрывается какая-то хитрость. Было слишком странно, что в последнее время наши патрули спокойно проходили по горной дороге, тогда как раньше выстрелы раздавались из-за каждой скалы. Очевидно, неприятель решил на время отступить, чтобы мы решили, что путь свободен, а затем застать нас врасплох и заставить сражаться значительно меньшими силами. Теперь весь вопрос в том, как предупредить капитана Шварца об ожидаемой опасности. По уверению поручика Витте, сообщение с Л. прервано, дорога занята врагом.

— Дорога совершенно непроходима, господин полковник, — подтвердил молодой офицер, к которому полковник обратился с последними словами. — Неприятель занял и большую дорогу, и пешеходную тропинку, которая тянется по ту сторону реки и ведет в горы. По всей вероятности, это случилось недавно, так как сегодня утром проход был еще совершенно свободен. Теперь туда нельзя и нос показать, как каждый появляющийся на этом пути, будь то патруль или одинокий пешеход, безусловно будет убит.

— А когда отряд капитана Шварца попадет в этот узкий проход, то ни один человек из всего батальона не останется в живых! — воскликнул полковник. — Неприятель загородит ему вход спереди и сзади, а сам, скрываясь в горах, откроет огонь и расстреляет всех наших. Я прихожу в бешенство при одной мысли об этом.

— Может быть, можно послать гонца через С.? — предложил адъютант. — Там путь еще свободен.

— Тогда придется сделать большой крюк, что займет много времени. Как только наступит рассвет, батальон выступит из Л. Если мы до трех часов не успеем предупредить капитана Шварца, потом будет слишком поздно.