Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ба, какие люди! Маринка, Толян! Айда к нам! У нас тут весело. Герка у родителей вискарек изъял. Для дам конфетки с ликером. Ща мафон включим.
– Мы лучше пойдем, – твердо сказал Анатолий.
Но Юра продолжал искушать:
– Вискарек ирландский, нарезочка финская! И «Ригли», чтоб зажевать.
Ветер завывал, легкий снег неуклонно обращался в метель. Мать, Маринка знала, сегодня на халтурке, придет поздно. Уроки на фиг, дома можно сразу юркнуть в постель – та и не унюхает, что дочка пила. Да и финский сервелат она обожала. Поэтому сказала решительно:
– Ладно. Но только на пять минут.
Юрик на правах гостеприимного хозяина обнял ее за плечи – вырываться не стала. Даже приятно: тело горячее, рука уверенная. Куда круче, чем робкие цапанья Толика.
Прошли в комнату, к столу – его роль исполняли несколько брошенных в недострое пустых кирпичных поддонов.
Юрик с Герой пировали с размахом. Действительно, и сервелат имелся, и конфеты, и пепси-кола, чтобы запивать.
Маринка с удовольствием отхлебнула виски из горлышка, и только что ледяное тело сразу начало наливаться приятным теплом. Мать, конечно, всегда нудила, что пить нельзя, особенно с мужиками, но она ведь совсем немножко. И верный Толик рядом, если что, защитит.
Гера включил на портативном «Панасонике» любимую ее группу «Европа». Юрик пододвинул нарезанный толстенными ломтями сервелат и начал убеждать, что «после первой и второй перерывчик небольшой».
– Марина, хватит, – строго сказал Анатолий. – Ты уже согрелась.
Гера – сын дипломата – оборвал одноклассника цитатой:
– Любовь заставляет мир вращаться? Ничуть. Виски заставляет его вращаться в два раза быстрее!
Обернулся снисходительно к Толику:
– Кто сказал, знаешь?
– Хемингуэй?
– Дурак. Комптон МакКензи.
А Марина подумала: «Как же с ними все-таки интересно!»
Смело выпила еще. И когда быстрая композиция сменилась романтичным «Still loving you» от Scorpions, с удовольствием отправилась в объятиях Юрика танцевать. Музыка надрывалась, он держал ее все надежней, крепче. Голова приятно кружилась. И когда Гера вдруг крикнул: «Клиент готов!», даже не поняла, что случилась. Обернулась и в ужасе увидела: Анатолий без движения лежит на полу. Дернулась было к нему – Юрик не отпускал. Гера тоже приблизился, спросил:
– Монетку бросаем?
– Ч-что происходит? – пробормотала испуганно.
Вместо ответа сын дипломата швырнул на грязный пол железный рубль. Буркнул с досадой:
– Решка. Значит, ты первый.
А Юрик грубо начал срывать с нее одежду.
Завырывалась, попыталась лягнуть под коленку. Но Юрик не зря хвастался, что в подпольную секцию карате ходит, – справился с ней без труда. Врезал слегка в солнечное сплетение – перед глазами сразу все поплыло. Да и Гера помогал, придерживал. Его похотливые, потные руки, все время грубо мявшие грудь, казались даже страшнее, чем адская боль и кровь.
– Гляди-ка ты, она девочка! – развеселился Гера. – Толян для нас ее сохранил.
Юрик еще продолжал дергаться сверху, а сын дипломата уже тыкался в ее бедро омерзительным и горячим.
И потом снова Юрик. Гера рядом, шипит в ухо товарищу:
– Давай ее вдвоем, а? Я в кино видел. Круто!
Марина за то, что пыталась кусаться, давно получила пару приличных затрещин и уже еле соображала от ужаса и боли. В какой-то момент, когда сознание окончательно начало уплывать, вдруг услышала возню, крики. Увидела сквозь блаженное, готовое накрыть забытье, яростное лицо Толика. Тот пытался обрушить на головы насильников пустую бутылку, но его одолели без труда.
И последнее, что Марина услышала, были слова Юрика:
– Теперь ты.
* * *
Селиванов решил поговорить с Дмитрием, пока журналист в статусе задержанного. Сговорчивей будет.
Приехал в подмосковный следственный изолятор. Согласно регламенту, предъявил паспорт, служебное удостоверение. Сдал табельное оружие. С Полуяновым встретились в комнате для свиданий. Тот – пусть бледный, в спадающих без ремня джинсах и кроссовках без шнурков – природной своей наглости не утратил. Едва увидел, сразу с претензиями:
– Долго же вы разбирались!
– В чем? – безмятежно спросил майор.
– Кто убийца!
– А ты знаешь?
– Предполагаю. С большой долей вероятности.
– Ну, говори.
Полуянов на секунду задумался.
– Торговаться в твоем положении не стоит, – мягко сказал Селиванов.
– Да и не буду. Брать его надо, пока не удрал!
И назвал фамилию.
Майор еле смог сдержать удивление. Он смутно помнил: этого человека тоже допрашивали после убийства Асташиной. Но в роли подозреваемого его никто даже не рассматривал.
* * *
– Я сразу насторожился, когда этого Анатолия Юрьевича по базам пробил! – горячился журналист. – Очень подозрительный получается благотворитель. С групповым изнасилованием в анамнезе. Почему ваши-то, – ироническая ухмылка, несомненно, предназначалась всей полиции в целом, – его прошлым не поинтересовались?
Селиванов осторожно спросил:
– Но где связь между убийством Асташиной и давним уголовным делом?
– Марта до боли похожа на Марину. И работала у Ангелины горничной. А Самоцветов был ее ближайшим соседом. Думаешь, случайность?
– Похожа до боли – это не доказательство.
– А ты сам посмотри фотку в старом уголовном деле и сравни! Одно лицо!
– Допустим. Но зачем было устраивать самодеятельность? Почему ко мне не пришел посоветоваться?
– Так я ж не уверен до конца был. Хотел сначала Марте сам в глаза посмотреть. Ну и вот результат, – подтянул джинсы, упрямо спадавшие в отсутствии ремня.
– Очень ожидаемый результат. Если действовать только на основании предположений.
– А какие у меня еще возможности? По фамилии я эту Марину Милину проследить не смог.
– А если ты ошибся?
– Тогда я дурак, – признал честно. – Но по фотке – если состарить – одно лицо практически. Явно родственница. Причем близкая. – Твердо добавил: – Теперь вообще на сто процентов уверен: труп разглядел внимательно. Овал лица идентичный. Форма губ. Нос. Все, короче.
– Но даже если она – дочка той самой Марины, зачем Самоцветову ее убивать? – пытливо взглянул на него Селиванов. – И при чем здесь Асташина?
– Пока не знаю, – простодушно сказал журналист. – Но есть еще кое-что. Именно Анатолий Юрьевич попросил меня настоящего убийцу Асташиной найти.
– При каких обстоятельствах? Когда? И почему именно тебя?
Полуянов слегка смутился. Но парировал уверенным тоном:
– В нашей стране журналистам давно доверяют больше, чем полиции. А я, слава богу, среди них не последний.
Селиванову ответ показался неправдоподобным, но пока что решил в детали не углубляться. Дима же горячо продолжал:
– Поначалу казалось логично, почему помощи попросил. Он у Асташиной был накануне вечером. И в портсигар ее из любопытства заглянул – значит, отпечатки остались. Вот и хотел, чтоб я его из-под подозрений вывел. Но про темное свое прошлое и что дочка Марины у Асташиной в горничных – даже не заикнулся. И еще почему-то очень старался другого человека подставить.
– Кого?
– Шмелева. Я историю Алены узнал от него. Причем Самоцветов несколько раз повторил: отец хотел отомстить за дочь. Асташину преследовал. А еще с Мартой зачем-то в лесу встречался.
– Самоцветов откуда знает?
– То-то и оно! Вроде как гулял и случайно увидел. В лесу! Не странно ли? Меня это сразу насторожило.
– Это все, что у тебя есть?
– Разве мало?
– Информация интересная, – признал майор. – Но доказательств, что убивал Самоцветов, никаких. Зато тебя очень даже настроены за убийство закрыть.
– У меня мотива нет. Так что разберутся, – отмахнулся Дима.
По его наглому лицу Селиванов видел: о содеянном не жалеет ни капли.
Но следовало признать, версия журналиста – особенно в свете информации, которой он делиться с Полуяновым пока что не собирался, – несомненно, требовала проверки.
– Вытащи меня отсюда, – фамильярно попросил Дмитрий. – Очень хочется в душ нормальный.
Но друг лишь усмехнулся:
– Это не я решаю.
Нечего Полуянову путаться под ногами. Тем более официально отпущенные сорок восемь часов еще не истекли.
* * *
Москва, 1985 год
Вечер выдался мерзким, стылым. Дураков гулять в парке не было, но единственный прохожий, старичок-собачник, забрел. Проходил со своим псом мимо заброшенного здания, услышал крики, осторожно заглянул, ужаснулся. Самолично восстанавливать справедливость не осмелился, но, когда из последних сил, обгоняя дряхлую свою псину, мчал из парка к ближайшему телефону-автомату, встретил патрульную машину. Задыхаясь, рассказал милиционерам, что происходит.
Те ворвались в заброшку, когда Толик, в спущенных штанах, лежал на недвижимом теле Маринки, а Гера
