– Мэт, ты хоть немножко любишь меня?

Тот посмотрел, удивленно взмахнул ресницами:

– Скажи, киска, когда мы только начинали встречаться, тебе нужна была моя любовь?

– Конечно нет! – оскорбилась девушка. – Мне просто было нужно, чтобы со мной рядом был самый красивый мужик в городе.

– Вот видишь. Мы, мужчины, такое отношение очень хорошо чувствуем. Наверное, тебе не стоит сейчас требовать от меня слишком многого.

– Останься со мной, – попросила Уля и потянула за руку – к себе, на диван. Может, хоть это отвлечет ее от тяжести ожидания. Но Мэт сидел как каменный и все твердил про свою чертову репетицию. А тут и Нотка пришла.

Зашла в комнату с таким лицом, что Ульяна сразу поняла – все пропало. Надежды нет. Она вцепилась в руку Мэта, расцарапав ее до крови, и прикрикнула на Нотку:

– Ну, что ты смотришь на меня, как на покойницу?! Что такого ужасного отец тебе сказал?

– Рэм Григорьевич сказал, что тебе нужно привыкать жить самостоятельно, – проговорила Нотка, медленно снимая куртку. – Он передал тебе деньги, крупную сумму, ты вполне сможешь снять приличное жилье. Это не значит, что я тебя гоню. Извини, часть денег я сразу беру на продукты, иначе завтра нам всем лапу сосать придется.

– Плевать на деньги! Что еще?

– Еще говорил про Надежду Сергеевну. Что она сейчас больна, лежит в американской клинике, но скоро вернется в Россию. Тогда вы вместе сходите в банк и ты сможешь забрать свои драгоценности. Ну, или перезаложить на свое имя.

– Не много же ты узнала за целый день, – сказала Уля, с ненавистью глядя на Нотку.

– Не за целый. У меня еще свои дела были. – Приятельница как будто издевалась над ней.

– Адрес он тебе дал?

– Дал. Но тоже сказал, что тебе незачем туда соваться. Еще сказал, что отец той девочки давно уже умер, а мать допилась до полного беспамятства.

– Дай сюда записку! – вскрикнула Уля.

Нотка протянула ей аккуратный, как все у отца, квадратик бумаги. На нем был только адрес – и ни слова для нее! Зашипев, Уля отшвырнула его прочь.

Мэт и Нотка теперь стояли плечом к плечу и смотрели на нее с одинаковым выражением. Так смотрят гуманные врачи на обреченных, но все еще не смирившихся больных. О, она уже видела такие взгляды! Так смотрели на нее во время последнего выхода в свет ее подружки, которые какими-то путями уже узнали об утрате статуса дочки. И это было ужасно.

– Что же мне теперь делать? – спросила Уля.

– Скажешь тоже, что делать! – Мэт передернул плечами. – Жить, как мы живем, учиться, работать. Из института, надеюсь, тебя еще не отчислили, самое время там показаться. Что ты, в самом деле, будто тебя на вокзале подкинули! Не младенец же!

«Да я лучше повешусь, чем буду жить, как вы», – подумала Уля. И отвернулась лицом к стене.

На следующий день, проснувшись ближе к обеду, она вновь никого не обнаружила дома.

«Странные люди, – подумала Уля. – Хотят, чтобы я ходила в этот чертов институт, а сами даже не пробуют разбудить».

Она, конечно, кривила душой. Ни в какой институт Ульяна идти не собиралась. Какой институт, зачем институт? В ее ужасном положении смешно даже думать об этом. Ей и надеть-то ничего, не говоря уж о том, что в институте ее просто на смех поднимут. Нет уж, спасибо.

Но находиться одной в этой неуютной квартире тоже было несладко. Слабость ее прошла, хотелось действовать, двигаться. Днем она еще как-то изобретала для себя занятия. Полистала журналы, попробовала включить телевизор. Правда, тут же испытала приступ страха. А вдруг по телевизору сейчас начнут говорить о ней, издеваться, сравнивать ее с той девкой? Нет, это невыносимо. Она выключила телевизор и стала бродить по квартире, как домашнее животное в ожидании хозяев.

Но у Мэта – она знала – вечером был спектакль, а где шаталась Нотка, одному богу известно.

Уля в сотый раз прошлась по квартире, привычно разозлилась от непрерывного грохота трамваев под окнами. Потом вспомнила о деньгах и о записке с адресом мерзавки. Куда Нотка вчера засунула все это? Уля наугад открыла один из ящиков старенького, похожего на доисторическую школьную парту письменного стола.

Но здесь Нотка хранила свою примитивную косметику. Уля скривилась и открыла другой ящик. Здесь в идеальном порядке, листик к листику, лежали какие-то документы. Уля любопытства ради вытянула один, прочитала – и сложилась пополам. У нее всегда от сильного потрясения в первую очередь схватывало желудок. Девушка едва доковыляла до дивана, но ящик из рук уже не выпускала.

Сперва она подумала, что просто свихнулась от всего пережитого. Ничего удивительного, между прочим. Она стала рыться в бумагах, как голодный пес в отходах, разбрасывая и надрывая листы. Но и другие документы подтверждали невероятную правду.

Уля с силой швырнула ящик о противоположную стенку. Деревянные брусочки так и брызнули в разные стороны. Девушка вскочила на ноги и вдруг заметила, что конверт с деньгами лежит на тумбе под телефоном. Она схватила его, в бешенстве обвела комнату глазами. Может, поджечь ее к чертовой матери?! Но разум взял верх над половодьем чувств. Она только еще усугубила беспорядок, разгребая свои чемоданы и отыскивая подходящую одежду. Нашла джинсы, теплый свитер и куртку. Очки с черными линзами, закрывающие почти пол-лица. Больше ничего из вещей она решила не брать. Весь этот хлам все равно безнадежно устарел.

Выбежав на улицу, она сразу поймала частника. Плюхнулась в салон и развернула записку. Оказалось, ехать нужно было в другой конец города.

Через полчаса она входила в подъезд панельной многоэтажки, серой и обшарпанной. Лифт не работал, да Уля и не рискнула бы в него войти. Она легко взбежала на четвертый этаж и, не давая себе времени на раздумья, позвонила в квартиру.

Ей открыл мужчина, хмурый, с желтоватым от недосыпа лицом, но вполне нормальный на вид и явно не друг алкоголя. Спросил вялым голосом:

– К кому вы, девушка?

– Вяткины здесь живут?

Мужчина, кажется, все-таки удивился немного:

– Вяткины? Ну… можно и так сказать… Да вы, наверное, к Лизе? Вот ее давно нет, где сейчас проживает, не знаю.

Мужчина, наверное, совсем не смотрел телевизор. Иначе знал бы, где сейчас обитает его бывшая соседка по этой халупе.

– А мать ее я могу увидеть?

– Ну… – снова затянул мужчина. – Увидеть ее вы, безусловно, можете. Но не более того…

– Так я пройду. – Уля сердито оттолкнула дядьку плечом, втиснулась в коридор.

– В самом конце ее комната, – сказал мужчина ей вслед. Дверь на площадку он почему-то оставил распахнутой настежь.

Уля осторожно, уж слишком много всякой дряни стояло и лежало вдоль коридора, добралась до его конца. Толкнула дверь – и замерла, пораженная. Никогда прежде ей не приходилось видеть подобной картины: маленькая комнатка являла собой факультатив свалки. Весь пол был усыпан какой-то рухлядью, расплющенными жестянками, гнилыми тряпками, связками старых газет. На кровати издавало громкие хрипы тело, закрытое по макушку ватным полуистлевшим одеялом, при этом тело вздрагивало, словно старалось скинуть его с себя. Две черные ступни яростно елозили друг о дружку.