— Не надо, Шайса, — сказал он, не поднимая глаз.

Он поднялся, позвал Готто и вместе с ним перекатил несколько валунов, которыми и завалил останки лошади. Потом мы разделили поклажу и бросили телегу у ворот, и Рейдан не преминул печально посетовать, что уплаченные за нее деньги пропали. Хорошо, что все шкуры были проданы на Базаре — нам пришлось нести только одежду и еду, которую собрали для нас хозяева.

— А ведь недели через две были бы уже на побережье! — мрачно буркнул Рейдан. — Теперь не знаю, когда пешком доберемся. Давайте-ка порезвее, молодежь.

Он подгонял нас с Готто до самого полудня, пока мы совсем не выбились из сил, а я с непривычки еще сильно натерла ноги — пришлось разуться и нести сапоги в мешке. Тем временем жара становилась все сильнее, солнце пекло нещадно, подтверждая, что мы идем на юг, а кругом простирались поля, пестревшие всевозможными цветами, и воды у нас с собой был только один кожаный мешок, который, отдуваясь, тащил на себе Готто. Он тоже был молчаливее обычного, как будто обдумывал какую-то важную мысль.

Когда, так и не найдя тени, мы все-таки устроились на отдых, Готто обратился к Рейдану:

— Скажи, охотник, как ты догадался поговорить с Арзель? Я понимаю, в отличие от меня ты не жался у стены и не трусил, но я скорее ожидал бы от тебя стрельбы из лука. Откуда ты вообще знаешь про древние времена? Это больше, чем полагается знать охотнику из полудикой Лесовии.

Признание в собственной трусости, наверное, дорогого стоило самолюбивому Готто, но юноша явно изменил свое отношение к Рейдану и хотел быть честным.

— Ты считаешь меня невеждой, — усмехнулся Рейдан. — Пожалуй, ты прав. Я мало что видел, кроме леса. Но когда-то очень давно, в юности, я оказался в северной стране Морох — той, что на берегу Ледяного моря. Я был там не охотником, а рыбаком; ходил на баркасе в море. В стране Морох никогда не бывает лета, и все вокруг белого цвета: белые льды, белый снег, белый иней на усах и ресницах людей, белое солнце в холодном небе… Жить там тяжело даже тем, кто с детства приучен к тяготам. Но среди нас жил один человек — тогда он казался мне стариком, хотя был, наверное, немногим старше меня нынешнего, который пришел в страну Морох из далекого города Мидона. Привыкший к южному теплу, он очень страдал от морозов и суровых ветров. Мы понять не могли, что потерял он в Морохе, таким он был образованным! Я с удовольствием слушал его рассказы, считая их сказками. Это он рассказал мне о том, что нынешний мир не существует с начала времен. Он говорил: пусть не все ученые в это верят, но он непременно найдет доказательства этому. Почему он решил искать эти доказательства среди льдов, я не знал, но о Бывших временах запомнил. Он-то и рассказал мне легенду о храме звезды. Он считал, что это тоже как-то связано с Бывшими временами.

От рассказа Рейдана повеяло желанным холодом, словно страна Морох придвинулась к нам и дохнула своим морозным воздухом. Ах, с каким наслаждением я окунулась бы сейчас в воды Ледяного моря!

— А что стало с этим ученым? — спросила я.

— Он умер от воспаления легких, — ответил Рейдан. — Я в это время был в море, а жаль: возможно, перед смертью он сказал бы мне еще что-нибудь важное.

Из этой истории я догадалась, что и о женщине-искательнице, живущей в Мидоне, Рейдан услышал от этого человека, но промолчала, не зная, стоит ли говорить об этом при Готто. Общие испытания сблизили нас, но если дело касалось храма Келлион, я по-прежнему предпочитала быть осторожной.

После привала идти стало еще тяжелее. Когда наступил долгожданный вечер и солнце село, мы поели, почти не чувствуя вкуса диковинных лакомств, жадно напились воды и без сил растянулись на траве, заснув тяжелым сном без сновидений. Часового мы оставлять не стали, положившись на чуткость Висы — она единственная казалась бодрой и готовой продолжать путь.

Наутро я поняла, что идти не смогу. Напрасно я пыталась вылечить свои израненные ступни; от холодных прикосновений света Келлион боль утихала, но, как только я пыталась встать, возвращалась с новой силой.

— Попробуй оседлать кошку, — хмуро предложил мне Рейдан.

Я долго уговаривала пятнистую красавицу пустить меня к себе на спину; та, принимая это за игру, позволяла мне сесть, но потом в веселом прыжке снова сбрасывала меня на землю. Наконец Рейдан махнул рукой, поудобнее закрепил на спине свой мешок и понес меня на руках. Мне было очень стыдно, я видела, как напрягается жилка на его виске, как покрывается испариной лоб, но нам надо было продолжать путь. Через час Готто попробовал сменить охотника и мужественно протащил меня на закорках около четверти часа, после чего Рейдан снова забрал меня на руки, сердито сказав, что так скоро и Готто придется тащить на себе. К вечеру мне показалось, что боль в ногах утихла, и я, все еще морщась, пошла сама. Разумеется, за весь день нам удалось пройти совсем немного.

Такими же мучительными оказались следующие три дня. Поле незаметно сменилось степью, покрытой редкой сухой травой, выжженной зноем — идти босиком по ней было очень колко. Вода в мешке неумолимо подходила к концу. Сначала мы пили помногу, не слушая предостережений Рейдана, а я даже споласкивала лицо; потом, когда вода заплескалась на самом дне, пришлось беречь каждый глоток. Измученная жарой и жаждой, я попыталась найти воду под землей силами Келлион. Мои спутники с любопытством и надеждой смотрели, как я, улегшись на землю и крестообразно раскинув руки, выпустила из ладоней два вращающихся сгустка голубого пламени. Они исчезли под землей, я поднялась, и через некоторое время у самых моих ног слабенький фонтанчик взрыхлил сухую почву. Но он был настолько мал, что мы, утолив жажду, глотая воду пополам с пылью, так и не смогли набрать воды про запас. Оставалось надеяться, что хотя бы такое питье я смогу добывать и впредь. Однако уже следующим вечером, когда я повторила этот «фокус», как называл мои действия Готто, передо мной из земли взметнулась сильная струя почти с меня ростом. Правда, она быстро опала, но все равно это была чистейшая, холодная вода, бьющая из сердца земли. Мы с Готто, развеселившись, прыгали через невысокий, но уверенно бьющий фонтан и брызгались так, что промочили одежду.

— Наверное, где-то неподалеку течет река, — задумчиво произнес Рейдан, с усмешкой глядя на нас.

Захлебываясь, я с усилием загребла под себя воду, на одном толчке преодолев расстояние до юноши. Подхватив меня, он вдруг прижал меня к себе и поцеловал, так что я снова чуть не захлебнулась. От неожиданности я растерялась. Я чувствовала сквозь мокрую одежду, как руки Готто жадно гладят мое тело. Вдруг он сжал в кулаке мои волосы и горячо зашептал в самое ухо:

— О, Шайса, я так хочу тебя! А ты, ты ведь тоже, правда?

Мое тело вдруг послушно обмякло в этих настойчивых объятиях, и неожиданно я ответила на его поцелуй. Юноша, прерывисто дыша, еще крепче впился губами в мои губы и повлек меня к берегу. Лежа на песке, он приподнял меня над собой; его серые глаза потемнели, сделавшись невыносимо глубокими, завораживающими, зовущими.

— О, Шайса, милая! — снова прошептал он. Движимая смутным инстинктом, я скользнула губами по расстегнутому вороту его рубашки, и мне показалось, что его сердце стучит оглушительно, как самый звонкий бубен. Он провел рукой по моей голой ноге, потом рука заскользила выше, и тут я словно очнулась. Решительно вскочив, я одернула юбку и запахнула рубашку на груди, возмущенно и жалобно глядя на Готто, который продолжал лежать, раскинув руки. Страсть все еще тлела в его прищуренных глазах, полураскрытых губах, но он молчал и не окликнул меня, когда я бегом бросилась от него туда, где были брошены наши вещи.