Я прихожу в класс рано, когда мистер Шея еще в учительской. Пишу на доске то, что мне нужно, и завешиваю эти слова символом протеста суфражисток. Моя коробка из копировального магазина стоит на полу. Входит мистер Шея. Он ворчит, что я успела прийти первой. Я стою, как суфражистка, выпрямившись во весь рост, спокойная. Это ложь. Мои внутренности чувствуют себя, будто меня засосал торнадо. Пальцы на ногах скрючились в кедах, пытаясь вцепиться в пол, чтобы меня не высосало за окно.

Мистер Шея кивает мне. Я поднимаю свой доклад, как будто собираюсь зачитать его вслух. Стою там, бумаги дрожат в моих руках, словно на них дует ветер сквозь закрытую дверь. Поворачиваюсь и срываю свой постер с доски.

СУФРАЖИСТКИ БОРОЛИСЬ ЗА ПРАВО ВЫСКАЗАТЬСЯ. НА НИХ НАПАДАЛИ, ИХ АРЕСТОВЫВАЛИ И БРОСАЛИ В ТЮРЬМУ ЗА ТО, ЧТО ОНИ ПОСМЕЛИ ДЕЛАТЬ ТО, ЧТО ХОТЕЛИ. КАК ТОГДА ОНИ, Я ГОТОВА ПОСТОЯТЬ ЗА ТО, ВО ЧТО Я ВЕРЮ. НИКТО НЕ ДОЛЖЕН БЫТЬ ПРИНУЖДЕН ПРОИЗНОСИТЬ РЕЧИ. Я ВЫБИРАЮ МОЛЧАНИЕ.

Класс медленно читает, кое-кто шевелит губами. Мистер Шея поворачивается, чтобы посмотреть, на что все уставились. Я киваю Дэвиду. Он становится рядом со мной, перед классом, и я вручаю ему свою коробку.

Девид:

— Мелинда должна представить свой доклад классу, это часть задания. Она сделала копии, чтобы каждый мог его прочесть.

Он раздает копии. Они обошлись мне в шесть долларов и семьдесят два цента в канцтоварах. Я собиралась сделать цветную обложку, но давно не получала карманных денег, так что просто поместила заглавие сверху первой страницы.

Мой план — простоять перед классом пять минут, которые я отвела на презентацию. Суфражистки, должно быть, тоже планировали и рассчитывали по времени свои акции. У мистера Шеи другие планы. Он ставит мне D и сопровождает к начальству. Я забыла, как суфражистки попадали в тюрьму. Ага.

Я оправляюсь в тур по кабинетам школьного психолога, Самого Главного, и меня заносит обратно в МВОЗ. У меня снова Дисциплинарные Проблемы.

Мне нужен адвокат. Я ходила на занятия весь семестр, отсиживала задницу на всех уроках, делала домашние задания, и не проваливала тесты. И тем не менее меня захлопнули в МВОЗ. Они не могут наказывать меня за то, что я не говорю. Это несправедливо. Что они знают обо мне? Что они знают о том, что творится в моей голове? Вспышки света, плачущие дети. Подхваченная лавиной, увязшая в проблемах, гнущаяся под грузом сомнений и вины.

Страх.

Стены в МВОЗ все еще белые. Энди Чудовища здесь нет. Спасибо Господу за небольшую благосклонность. Клюет носом мальчик с волосами цвета лайма, выглядящий так, словно он в контакте с инопланетными видами; две девушки-гота в черных бархатных платьях и искусно изодранных колготках обмениваются улыбками Моны Лизы. Они пропустили школу, чтобы выстоять в очереди за билетами на концерт убийцы. МВОЗ — небольшая цена за десятый ряд, места двадцать один и двадцать два.

Я едва сдерживаю эмоции. Адвокаты на ТВ всегда говорят своим клиентам, чтобы те ничего не говорили. Полицейские говорят следующее:

— Все, что вы скажете, может быть использовано против вас.

Самооговор. Я ищу его всюду. Трехочковое словарное слово. Так почему же каждый устраивает такое большое дело из того, что я не говорю? Может быть, я не хочу оговаривать саму себя. Может, мне не нравится звук моего голоса. Может, мне нечего сказать.

Мальчик с волосами цвета лайма просыпается, когда падает со своего стула. Готессы ржут. Мистер Шея ковыряется в носу, когда думает, что мы не смотрим. Мне нужен адвокат.

На уроке общественных наук Дэвид Петракис посылает мне записку. Отпечатанную. Он думает, что это ужасно — то, что мои родители не записывали на видео уроки мистера Шеи или не вступились за меня, как это сделали его родные. Очень приятно чувствовать, что кто-то мне сочувствует, я не упоминаю о том, что мои родители не в курсе случившегося. Они узнают об этом достаточно скоро, на следующей встрече со школьным психологом.

Я думаю, Дэвид мог бы стать судьей. Его последнее карьерное устремление — стать гением квантовой физики. Я не знаю, что это значит, но он говорит, что его отец в ярости. Его отец прав — Дэвид создан для юриспруденции: непробиваемо спокойный, мозги с турбонаддувом и способность замечать слабости.

Он останавливается у моего шкафчика. Я говорю ему, что мистер Шея поставил мне D за доклад о суфражистках.

Дэвид:

— У него были основания.

Я:

— Это был отличный доклад! Ты читал его. Я указала библиографию, и я не скопировала его из энциклопедии. Это был самый лучший доклад. Не моя вина, что мистер Шея не восприимчив к перформансу.

Дэвид делает паузу и предлагает мне стик жевательной резинки. Это успокаивающая тактика, типа той, которую любят присяжные.

Дэвид:

— Но ты пошла неправильным путем. Все суфражистки высказывались в защиту своих прав. Ты не можешь высказаться в защиту своего права на молчание. Это дает плохим парням возможность победить. Если бы суфражистки так поступали, женщины до сих пор не имели бы права голоса.

Я выдуваю пузырь жвачки ему в лицо. Он складывает обертку от резинки в крошечный треугольник.

Дэвид:

— Не пойми меня неверно. Я думаю, что ты поступила достаточно круто, и то, что тебе назначили МВОЗ — несправедливо. Но не ожидай, что что-нибудь изменится, пока ты не выскажешься в свою защиту.

Я:

— Ты всем друзьям читаешь такие лекции?

Дэвид:

— Только тем, кто мне симпатичен.

Мы оба обдумываем это около минуты. Звенит звонок. Я заглядываю в шкафчик в поисках книги, хотя уже знаю, что там ее нет. Дэвид в сотый раз смотрит на свои часы. Мы слышим вопль Самого Главного:

— Люди, шевелитесь!

Дэвид:

— Может, я тебе позвоню.

Я:

— Может, я не отвечу.

Жую. Жую. Надуваю и лопаю пузырь жвачки.

— Может, отвечу.

Он хочет меня пригласить? Вряд ли. Но он хочет чего-то в этом роде. Я думаю, что отвечу, если он позвонит. Но если он прикоснется ко мне, я взорвусь, так что свидание даже не обсуждается. Никаких прикосновений.

После школы я остаюсь поработать над набросками дерева. Мистер Фримен немного помогает мне. Он дает рулон коричневой бумаги и белый мелок, и показывает, как нарисовать дерево тремя быстрыми штрихами. Его не заботит, сколько ошибок я делаю, лишь раз-два-три, «как вальс», говорит он. Снова и снова. Я извожу милю бумаги, но его это не волнует. Может, в этом истоки его самых больших проблем со школьным советом.

Бог трещит в интеркоме и говорит мистеру Фримену, что тот опаздывает на собрание преподавателей. Мистер Фримен говорит те слова, которые вы обычно не слышите от учителей. Он дает мне новый кусок мела и говорит, чтобы я рисовала корни. Ты не сможешь вырастить приличное дерево без корней.