— Унесите меня отсюда, мсье офицер, — умоляюще потянулась она руками к Гяуру, когда тот одной ногой ступил за порог. И как раз в эту минуту из руки ее выпал окровавленный кинжал.

— Что здесь произошло? Эти идальго напали на вас?

— Стоит ли ударяться в воспоминания? Но теперь у меня уже не хватает храбрости переступить через их тела.

— Но ведь убили их вы?

— Кажется, я, — по-детски решительно кивала головой француженка.

— Что, эти с тобой не рассчитались? — возник за спиной у полковника кто-то из французских моряков.

— Зато я с ними рассчиталась. Они ведь меня за гулящую приняли и почти всю ночь измывались. Правда, поначалу их было четверо, но вскоре двое ушли.

— Счастливчики, — очарованным взором окинул он брюнетку.

— Это вы по поводу того, что побывали со мной, — даже в таком состоянии женщина предпочитала оставаться истинной француженкой, — или же по поводу того, что вовремя бежали отсюда?

— Вы правы, — признал моряк, — будем считать, что беглецам посчастливилось дважды.

Полковник не стал выяснять, кому и насколько повезло в прошедшую ночь войны, подхватил женщину на руки и, осторожно переступая через руки и ноги казненных сладострастцев, вынес ее из комнаты.

— Если бы вместо этих язвенников, — презрительно кивнула женщина в сторону убиенных ею, — рядом со мной оказались вы, мсье офицер.

— Сомневаюсь в этом, — проворчал князь, однако пропитанная лошадиным потом насильников девица уже не слушала его.

— Если бы такое все же произошло, мсье офицер, — промурлыкала она, медленно, неохотно сползая с рук полковника, — прошедшая ночь осталась бы в моей памяти с совершенно иными воспоминаниями.

— Хотелось бы верить, мадам, — сдержанно поблагодарил ее князь.

— Женщина, которую может полюбить такой красавец-офицер, как вы, — вздохнула брюнетка, — очевидно, должна явиться из чрева колдуньи.

— Не пытайтесь предстать провидицей, — добродушно одернул ее полковник.

… Наверное, в тот день испанцам не везло, как заговоренным и проклятым. В узкую улочку, каменным ручьем стекающую между двумя возвышенностями к морю, их набилось около пяти сотен. Но дорогу к порту им преградили отряды сотника Гурана и лейтенанта Гордта. Еще раньше предусмотрительный Хансен, опасавшийся, как бы испанцы не добрались до причала и не отсекли французов от кораблей, отправил на берег часть экипажа, которая сразу же соорудила из повозок и бочек некое подобие баррикады.

То, во что превратилось сражение на этой улочке, Гяур воспринял как один из самых кровавых кошмаров войны. Зажатые в клещи, испанцы пытались искать убежища в домах, но перепуганные жители, боясь навлечь на себя гнев французов, запирали перед ними ворота и баррикадировали двери квартир. К тому же во многие из них, а также в припортовые трактирчики проникли рейтары Гордта и казаки Гурана. Так что это уже было не сражение, а некое подобие бойни.

Князь видел, как потом, когда все испанцы полегли под пулями и копьями, какой-то совсем юный драгун-швейцарец стыдливо стал на колени, но, вместо того, чтобы помолиться за души усопших и свою собственную, греховно блевал прямо на лежащий перед ним, чуть ли не до пояса рассеченный, растерзанный труп врага.

Было что-то истинно монашеское в благообразном лице, в высокой худощаво-сутуловатой фигуре, в смиренном взгляде белесо-водянистых глаз этого человека. Диана де Ляфер уже много раз ловила себя на том, что пытается выискать в облике польского принца Яна-Казимира что-нибудь такое, что пробудило бы симпатию к нему, заставило поверить в королевское, рыцарское, элементарно мужское начало почти сорокалетнего «непозволительно запоздавшего» наследника польского престола. Пытается, но… не способна.

— Можете ликовать, графиня… — князь Ян-Казимир Ваза (принцем его иногда именовали только здесь, во Франции, для поляков же он по-прежнему оставался князем и королевичем) редко когда завершал фразу. Он любил наслаждаться глубокомысленными паузами, наполняя собственное молчание хитроватыми недомолвками. Ничего не поделаешь, иезуитская школа.

— Вы, как всегда, чего-то не договариваете, мессир, — холодно заметила графиня.

Королевич знал, что по утрам она поднимается на этот холм, возвышавшийся сразу же за крепостной стеной Дюнкерка, чтобы полюбоваться морем и подышать нордической свежестью. Правда, знал он и то, что ритуальным восхождением на вершину возвышенности Диана еще и пытается гасить тоску по своему любовнику князю Гяуру, столь опрометчиво решившему испытывать счастье в морском набеге на занятые испанцами фландрские поселения. Однако напоминать об этом властной француженке было непозволительно. Даже для него, наследника польской короны.

— Господь и людская молва развеяли слухи о том, что корабль полковника Гяура погиб во время шторма неподалеку от Викингберга.

Опять эта изнуряющая пауза. Графиня медленно поворачивается лицом к принцу и смотрит на него с вежливой ненавистью. В то же время в душе ее что-то взрывается. Значит, все-таки слухи! Значит, не погиб. Каким образом она могла выразить свое ликование: загнать коня в холодные волны прибрежья? Выпорхнуть из седла и самозабвенно поваляться в холодной траве, как она любила делать это в жаркой полуденной степи неподалеку Каменца?

— А я и не верила, что корабль, на котором ушел в море полковник Гяур, погиб, — стоически молвила Диана.

— Почему не верили? Считаете его бессмертным?

— Понимала, что это всего лишь слухи. Они не вызывали у меня ничего, кроме чувства горечи за тех, кто столь легко отрекался от этого мужественного воина, командира наемного легиона. Не знаю, как это объяснить, но была уверена, что Гяур жив.

— Подобная вера ждущей женщины всегда вызывает уважение, — холодно процедил королевич.

— Хотите сказать, что известие о воскрешении полковника вас не радует? Или, наоборот, воодушевляет на такие же подвиги? Именно это вы желаете поведать мне, будущий полководец Речи Посполитой?

— Полковник ушел на одном корабле, а возвращается на трех. Об этом только что сообщил гонец, примчавшийся из форта Мардик, у стен которого два корабля князя задержались, поджидая третьего, получившего повреждение в бою с английской эскадрой где-то в районе Грейт-Ярмута [16].

Графиня закрыла глаза и, запрокинув голову, невидяще всматривалась в нависавшие над ними небеса, одновременно благодаря и проклиная их за все те мучения, которые они доставляют ей, бросая храброго воина Гяура то в одну часть Европы, то в другую. Диана плохо представляла себе, где может находиться этот Грейт-Ярмут, но это не помешало ей спросить:

— Как он мог оказаться там? Уж не собирался ли князь идти походом на Лондон?