«Следы ледника». Жестом он предложил пойти за ним и поднял с земли осколок льда. Потом поднёс осколок к скале и провёл вдоль борозды. Я покачала головой: не потому, что подумала, будто он врёт, но потому, что с трудом такое представляла. Получалось, будто лёд обтекал гору, как будто он размягчался, а не прорубал дорогу в скале. Мужчина кивнул: вроде бы понял моё сомнение.

«Лёд такой тяжёлый, – написал он, – что когда соскальзывает, оставляет эти глубокие борозды».

Я положила ладонь на камень и вздрогнула от озноба, хотя здесь уже не было льда. Как будто сама память о холодных объятиях всё ещё хранилась в камне и даже солнечный свет не мог её прогнать.

Дальше, пройдя по тропе, мы собрались в небольшом заливе, отвоёванном морем у гор, возле водопада. Кто-то осторожно подставлял руку под струю и со смехом отскакивал. Бабушка опередила меня. Ещё не дойдя до водопада, я почувствовала на лице прикосновение ледяных брызг, реявших в воздухе. Я замерла на месте, а бабушка шла вперёд как ни в чём не бывало. Струя воды падала в бирюзовую заводь у подножия горы. Не обязательно было обладать слухом, чтобы знать, какой шумный этот ручей.

Бабушка протянула перед собой руку, как будто собиралась удержать ледяную воду, пока её не поглотит море. Она подобралась к водопаду ближе всех и словно не ощущала холода. Заметив, что я смотрю на неё, показала:

– Ледяная! – Значит, она почувствовала, но не подала виду. Я шагнула было к ней, но передумала. Я не стала мешать ей в этот момент: лицо поднято к водопаду, капли прозрачной воды стекают по бороздкам морщин. Наверное, сейчас она представляет, будто дедушка стоит рядом, подставляя лицо ледяному дождю.

Бабушка засмеялась. Это был настоящий смех, от которого вздрагивали плечи и углублялись морщинки вокруг глаз. Когда она так смеялась в последний раз? Ни разу с того дня, как умер дедушка, – это уж точно. И если был какой-то способ, чтобы он оказался здесь, с нами, я бы хотела, чтобы он увидел именно это.

Даже когда вода ледяная, море способно вымыть из души промозглый ноябрь.

Наша следующая стоянка была в Скагуэйе. Милый городок, но я уже не могла думать ни о чём, кроме Синего-55. Всё, ради чего я трудилась, должно было случиться на следующий день. Несмотря на всё, через что мне пришлось пройти, я всё ещё не верила, что это происходит. По крайней мере, я надеялась – кит так и не запел. Может, он запоёт снова, если услышит мою песню?

Мы с бабушкой перекусили бургерами и луковыми кольцами в ресторане, оформленном под старинный салун. Расплачиваясь, бабушка протянула официанту пятидесятидолларовую купюру и оставила хорошие чаевые:

– Повезло в казино.

– Как мило! Выигрывай почаще, и сможешь всё время проводить в круизах!

– Я не против! – рассмеялась она.

После обеда мы отправились посмотреть город. В парке можно было понаблюдать за дровосеками, которые бензиновыми пилами вырезали из толстых брёвен фигуры животных и рыб. Отсюда мы отправились в город.

Бабушка задержалась у магазина сувениров:

– Посмотрим?

Похоже, мы попали в самый большой магазин в городе, и чего тут только не было! На вращающемся стенде пестрели открытки с видами Аляски. И тут меня пронзила мысль о том, как я соскучилась по родным. Я старалась вообще не думать о них, чтобы не зациклиться на этом. Не помогало.

Я долго копалась в открытках, пока не выбрала ту, на которой была фотография выпрыгнувшего из воды горбача с витиеватой надписью «Аляска» в нижнем углу.

В кармане была мелочь, я заплатила за открытку на кассе и отошла в сторонку. Кассирша дала мне ручку, и я заполнила адрес на разлинованной половине. Вторая половина предназначалась для послания.

Дождавшись, пока кассирша освободится, я протянула открытку и постучала по уголку, где полагалось приклеить марку. Она показала на другую сторону улицы: «Почта». Я нашла бабушку у полки с футболками и показала:

– Схожу на почту, отправлю открытку. Сразу вернусь.

– О’кей. – Она приложила к себе зелёную футболку с надписью «Я завалил лося!». – Я побуду здесь.

Мне нечасто приходилось бывать на почте – разве что возле нашего дома, когда родителям надо было отправить посылку, – но это явно было самое маленькое почтовое отделение в мире. Она была даже меньше нашей каюты, со стенами, обшитыми деревянной вагонкой. За прилавком места хватало только для одного человека, и ещё несколько посетителей стояли в очереди. Я хотела было спросить, нельзя ли мне пройти вперёд, ведь мне всего-то требовалось купить марку, но постеснялась: вдруг здесь это против правил? Вместо того чтобы оставить пока открытку и отослать позднее, я дождалась очереди и передала её в руки почтальону. Пока она дойдёт до дома, наш круиз почти закончится. По крайней мере, самая важная его часть. Если Синий-55, как и ожидалось, подойдёт к Эпплетону, мы вот-вот встретимся. А потом всё остальное станет неважным. Моя семья поймёт, что я думаю о них, а не только о себе.

Я не знала, как мне удастся заснуть этим вечером в сумятице мыслей о том, как близко я от Синего-55, и что я успела сделать, и как далеко зашла. Вскоре мы окажемся в водах заповедника. Может, даже в эту самую минуту мы плывём одним курсом с Синим-55. Он должен запеть, чтобы я это узнала. Я включила звуковой файл на телефоне и прижала к нему ладонь, чувствуя вибрацию и желая всей душой, чтобы кит был рядом и присоединился к песне.

Если я так и не засну до 6 утра, выйду на палубу и буду смотреть, как мы входим в гавань.

* * *

В какой-то момент я всё же заснула. Когда я открыла глаза, бабушкина койка была пуста.

Я уселась в постели, гадая, где она может быть. Наверное, просто вышла проветриться. Это вполне в её духе. Но почему среди ночи? Я накинула пальто и выглянула в коридор. Пусто.

А если что-то случилось, а она не захотела меня будить? Или она отправилась куда-то одна, как в тот раз, когда уехала на пляж и никому не сказала? Но далеко здесь не уйдёшь – мы в буквальном смысле находились посреди океана. Я понятия не имела, где её искать. В такой поздний час не будут проводить занятия ни в одном из классов. Чаще всего она выбиралась из каюты, чтобы почитать на палубе или полюбоваться океаном. Правда, сейчас так темно, что вряд ли что-то разглядишь, но больше мне ничего не приходило в голову.

Ночная жизнь корабля была не менее активной, чем дневная. Пассажиры плескались в бассейнах или толпились в барах с бокалами коктейлей с бумажными зонтиками.