«Флики» были самые что ни на есть настоящие: Сушон, шеф отдела наркоконтроля в полиции нравов, и Вуато. Им ассистировал сотрудник «Эр Франс» Лопес, агент контрразведки, спец по вскрытию диппочты в аэропорту Орли. Они работали неряшливо: засветились, упустили друга Бен-Барки — студента Тхами Аземмури, который, решив, что того взаправду арестовали, ушел на дно и забил тревогу слишком поздно. Банду Сушона объявили оборотнями в погонах, судили, но к началу 1970-х она оказалась на свободе. Примечательно, что их адвокатов оплачивала «Рыжая» Кадия Гольдфард, знаменитая бандерша и агент полиции. Но кто нанял Сушона? Следствие — вы не поверите — длится до сих пор. Новые ордера все выписывают, вот только предъявить их некому или невозможно. Кто жив, тот занимает высокие посты в Марокко, чьи власти саботируют расследование.

* * *

Бен-Барка преподавал математику наследному принцу Хасану, вел переговоры о возвращении на трон его отца Мохамеда V, смещенного французскими колонизаторами, но затем возглавил левую оппозицию средневековой монархии. Его имя звучало столь же громко, как имя Че Гевары. Когда же команданте вернулся в партизанские джунгли, Бен-Барка занял его место лидера третьего мира, что должен был закрепить антиимпериалистический конгресс «Движения трех континентов» в Гаване. Таких, как он, во Франции называют политическими зверями. Любого — русского, китайского, египетского — лидера он не то что склонял на свою сторону, а соблазнял, имитируя полное с ним единомыслие.

Каким же образом попал в западню средь бела дня опытный конспиратор? Где прокололся? Зачем в разгар подготовки конгресса примчался в Париж? Смешно: его погубила вера в волшебную силу кино, свойственная 1960-м.

Бен-Барка мечтал снять и показать в Гаване фильм-манифест деколонизации под названием «Баста!»: себя он видел в роли идеолога и консультанта. На свою беду, он дружил с журналистом Филиппом Бернье, одним из основателей «Врачей без границ», публиковавшим статьи Бен-Барки в издаваемом им бюллетене об африканских делах. Честность Бернье несомненна, но он, как человек публичный, был слабым звеном в окружении Бен-Барки. Марокканская разведка уже подводила к нему «бизнесмена», якобы готового финансировать бюллетень при условии встречи с Бен-Баркой, но тот был занят, каковое обстоятельство и продлило ему жизнь.

Но вот ради встречи с человеком, который найдет режиссера и сценариста, Бен-Барка бросил бы все дела: времени уже не оставалось — конгресс открывался 3 января. Тут-то к Бернье и обратился со сногсшибательным предложением знакомый — тридцатидевятилетний Жорж Фигон, готовый финансировать «Баста!». Все выглядело так заманчиво. Режиссером якобы готов стать Жорж Франжю, ведущий документалист 1950-х, успешно перешедший в игровое кино. Сценарий напишет знаменитая Маргерит Дюрас, сценаристка прославленной «Хиросимы, моей любви» (1959) Алена Рене, левая интеллектуалка и алкоголичка.

Да и сам Фигон, «человечек с округлым лицом и редкими усиками», был почти звездой. Сын важного чиновника, он в юности провел три года в психушке, затем подался в бандиты. При ограблении скупщика драгоценностей, оправдав репутацию психопата, стал палить направо и налево, получил двадцать лет, из которых отбыл четырнадцать. Фигон стал своим в Сен-Жермен, пытался издавать фотороманы и журналы: то экологический «Крик животных», то «Здравствуйте, друзья», пропагандирующий старый добрый шансон в пику рок-н-ролльному «Привет, чуваки!». Интеллектуалы падки на жертв общества, сыплющих на воровским арго выстраданными истинами: Дюрас дважды интервьюировала его для «Франс обсерватер» и, возможно, спала с ним. Но Фигон с детства дружил еще и с адвокатом и депутатом Пьером Лемаршаном, своим человеком среди звезд уголовного мира и политики, в начале 1960-х в Алжире — шефом «барбуз» (46), уголовной зондеркоманды де Голля. То, что это он втравил Фигона в похищение, доказать, конечно, невозможно. Причастность к делу, однако, стоила ему пожизненного запрета на профессиональную деятельность, затем смягченного до трехлетнего срока.

Две сентябрьские встречи с Фигоном на нейтральной территории — в Каире и Женеве — убедили Бен-Барку, что на него можно положиться. Именно с Фигоном, Бернье и Франжю должен был встретиться в тот день в «Липпе» марокканец. Они ожидали его на втором этаже ресторана и не могли видеть похищение. Однако впечатлительный Франжю перепугал Дюрас, клянясь, что до конца дней своих не забудет взгляд, который бросил на него Бен-Барка, когда «флики» уводили его. Дюрас удалось убедить Франжю в том, что он грезит под воздействием алкоголя: в тот день Франжю бросил пить.

В машину к «фликам» Бен-Барка сел без страха: и потому, что привык к общению со спецслужбами всего мира, и потому, что ждал встречи с кем-то очень высокопоставленным. По его намекам друзья поняли, что речь могла идти только о де Голле. Время встречи не было определено, поэтому Бен-Барка принял предложение проехать как должное. Разве что обратил внимание на фальшивые номера: «Ну, вы даете. Эта серия уже два года не существует». Про криво наклеенные усы Сушона он из деликатности не сказал ничего.

Бен-Барка терпеливо ждал встречи на вилле в Фонте-не-ле-Виконт под Парижем, куда его доставили. Читал, непрерывно пил чай, рассказывал, как станет премьером Марокко и разгонит коррумпированную полицию. Бен-Барку, знавшего, с какими кадрами приходится работать политикам, не удивило, что хозяин виллы расписан татуировками, в том числе фразами «Страдай и молчи» и «Хочу пить». Это был Жорж Бушезейш, гестаповец из «банды Бонни-Лафона» (37), участник «банды Безумного Пьеро» (39), «барбуз». У его подручных Дюбеля, Ле Ни и Палисса — более или менее схожие биографии. Они не лукавили, уверяя Бен-Барку, что важная персона вот-вот приедет. Но ею оказался не де Голль, а шеф марокканских спецслужб, генерал Мохамед Уфкир.

Уфкир храбро сражался за Францию против нацистов и вьетнамских партизан. Струя немецкого огнемета изувечила его: с тех пор он не снимал черные очки и мог запросто на официальном ужине отбить аппетит у высоких гостей, сорвав рубашку и демонстрируя чудовищные шрамы. Бойня повстанцев в горах Рифа в 1959 году принесла ему прозвище Мясник. В марте 1965 года он с наслаждением расстреливал с борта вертолета из пулемета манифестантов в Касабланке. Можно представить себе ужас Бен-Барки при виде Уфкира, прилетевшего из Марокко, как только его оповестили, что похищение удалось. По официальной версии, Уфкир в этот момент навещал своих детей в Швейцарии. Что касается майора Ахмеда Длими, сопровождавшего Уфкира, то Бен-Барка, благодаря высокопоставленному «кроту» в спецслужбах Марокко, знал: в 1962 году Длими лично убил и скормил королевским львам его ближайшего соратника Мохамеда Лахризи. Более того, заманил в Марокко и уничтожил его жену-швейцарку и восьмилетнюю дочь. Мастер пыток, снайпер и кокаинист, Длими отличался спокойствием, тем более пугающим, что его сменяли приступы дикого гнева.

И тут начинаются вопросы. Выполнял ли Уфкир приказ короля? Или действовал сам, встревоженный желанием Хасана примириться с Бен-Баркой? Сыграли ли свою роль в похищении ЦРУ, до сих пор не рассекретившее тысячи документов по делу Бен-Барки, и Моссад? А французские спецслужбы? Они не только знали — еще с апреля — о готовящемся похищении, но располагали информацией о точном его времени и месте, видели, что Париж заполонили марокканские агенты. Де Голль назвал похищение «вульгарным и второстепенным» делом, но разогнал руководство контрразведки, использовав трагедию для назревшей чистки, и отозвал посла из Марокко. Но не более того. Государственные интересы перевесили возмущение беспределом чужих спецслужб.