– Проклятье, Лииз, прости! – Томас смотрел на меня с тем же потрясением, какое испытывала и я.

Я дышала глубоко и медленно, не торопясь отстраниться.

– Знаю, ты не хочешь отношений, – продолжал он, злясь на самого себя. – Но будь я проклят, если стану и дальше обходить тебя стороной.

– Могу поспособствовать. – Я убрала волосы с лица и кивнула на мобильник. – Трент?

Томас опустил глаза, потом опять посмотрел на меня:

– Ага.

– Что тебя так расстроило?

Томас замешкался, очевидно, не хотел отвечать.

– Трент говорил про мальчишник Трэвиса.

– И?

– Он будет всех развлекать.

– И?

Томас нервно заерзал на сиденье, потом покачал головой:

– Он, э-э… заключил пари с Камиллой. Некоторое время назад она согласилась выйти за него, если он совершит что-нибудь безумное и нелепое. Так он и поступит на мальчишнике Трэва, а потом… – Томас уставился в пол. Выглядел он опустошенным. – Потом попросит руки Камиллы.

– Твоей бывшей.

Томас медленно кивнул.

– Той, которую ты все еще любишь. И ты поцеловал меня, чтобы забыть про это?

– Да, – признался он. – Прости. Это было подло с моей стороны.

Мне очень хотелось разозлиться на Томаса. Но как я могла сердиться, если мечтала о его поцелуе с момента нашей первой встречи? И как я могла ревновать? Совсем скоро женщина, которую он любил, обручится, а он сам чуть ли не благословил их союз. Однако эти разумные доводы меня не успокаивали. Я завидовала женщине, которую никогда не встречала и которая никогда не будет с Томасом. Я не могла злиться на него, но вот на себя – еще как.

Я дернула дверцу:

– Пятый отряд собирается на совещание в три часа.

– Лииз! – позвал Томас.

Я ушла настолько быстро, насколько позволяли каблуки, и направилась к лифту.

Дверцы захлопнулись, я оказалась в тишине, наблюдая за цифрами на табло. В лифте сменялись люди – агенты, ассистенты, руководство города, и все говорили приглушенными голосами, едва слышно.

Когда на седьмом этаже двери разъехались, я вышла и попыталась незаметно проскочить мимо кабинета Маркса. Он всегда приходил рано, а Вэл обычно была у него, развлекая болтовней. Я скользнула мимо открытой двери, услышала голос Вэл и по-быстрому миновала дверь с кодовым замком. Потом завернула за угол первого бокса, прошла следующие два, нырнула в свой кабинет и заперлась.

Усевшись на трон, я повернулась спиной к стеклянной стене и уставилась на книжную полку и раскинувшийся передо мной город. В дверь постучали, но я не отозвалась. Кто-то сунул папку в ящик на двери, и я вновь осталась в одиночестве. Прячась за высокой спинкой кресла и накручивая на палец длинную прядь волос, я думала о поцелуе, о прошлой ночи и каждом мгновении, когда оставалась тет-а-тет с Томасом с момента нашего знакомства.

Он по-прежнему любил Камиллу. Я же не понимала и, что хуже, сомневалась в собственных чувствах. Но я знала одно: Томас мне не безразличен. Честно говоря, это еще слабо сказано. То, как откликалось мое тело на его присутствие, просто одурманивало. Такое невозможно игнорировать. Я желала Томаса так, как никогда не желала Джексона.

Но стоило ли это тех сложностей, что могли возникнуть на работе? И в моей душе.

Я вытащила прядь волос изо рта, поняв, что жую ее. С детства не возвращалась к этой привычке. Томас был моим соседом и начальником. Нелогично и неразумно пытаться стать кем-то большим, и, если я хотела держать ситуацию под контролем, нужно с этим смириться.

Дверь в мой кабинет резко распахнулась.

– Лииз?

Явился Томас.

Я медленно повернулась и выпрямила спину. Тревога в его взгляде сводила меня с ума. Томаса разрывало на части, как и меня.

– Все хорошо, – сказала я. – Я злюсь не на тебя.

Он закрыл дверь, прошел к креслу и сел. Подался вперед, ставя локти на стол.

– Это ни в какие ворота не лезет. Ты такого не заслужила.

– Минутная слабость. Я понимаю.

Он ошарашенно уставился на меня:

– Лииз, ты не минутная слабость.

– Передо мной стоит цель, которую я намерена достичь. Чувства, которые могли возникнуть у меня к тебе, не встанут на пути к этой цели. Иногда я забываюсь, но всегда возвращаюсь к исходному плану – плану, в котором нет места для отношений.

Томас пытался переварить мои слова.

– Именно это случилось между вами с Джексоном? Он не входил в твои планы на будущее?

– Дело сейчас не в Джексоне.

– Ты про него почти не рассказываешь. – Томас откинулся в кресле.

Вот черт! Я совсем не хотела начинать этот разговор.

– Потому что в этом нет нужды.

– Разве вы не были помолвлены?

– Тебя это не касается, но да.

Томас изогнул бровь:

– И что, совсем ничего? Ты и слезинки не пролила?

– Такое… не для меня. Я напиваюсь.

– Как в ту ночь в «Каттерсе»?

– Именно как в ту ночь. Так что у нас равный счет.

Томас приоткрыл рот от удивления, даже не пытаясь скрыть задетое самолюбие.

– Ничего себе. Понятно.

– Томас, ты, как никто другой, должен меня понять. Перед тобой стоял такой же выбор по поводу Камиллы. И предпочел ты Бюро, так?

– Нет, – уязвленно сказал он. – Я пытался сохранить и то и другое.

– Вот эта черта мне в тебе не нравится.

– Очень жаль. Придется теперь иметь с ней дело.

Я дерзко посмотрела ему в глаза. Томас хотел что-то сказать, но тут постучали, и дверь приоткрылась.

– Агент Линди? – услышала я ровный и звонкий голос, идущий из коридора.

– Да? – спросила я, увидев на пороге Констанцию.

– К вам посетитель. Я привела его наверх.

Не успела я спросить, кто вообще мог прийти сюда, как из-за Констанции появился Джексон Шульц и остановился в проеме.

– Вот дьявол, – выдохнула я.

Джексон был в рубашке цвета парижской лазури и галстуке с узором. Таким разодетым я видела его лишь в тот вечер, когда он сделал мне предложение, да на похоронах агента Грегори. Оттенок рубашки подчеркивал синеву глаз. Раньше они очень мне нравились, но сейчас я видела лишь то, что они были столь же круглыми, как и его лицо. Джексон всегда поддерживал себя в хорошей физической форме, но из-за выбритой головы казался полноватым.

Чем больше времени мы проводили вместе, тем заметнее становились его менее привлекательные черты и привычки – то, как он после еды ковырял в зубах; наклонялся набок, когда пускал газы, даже в общественном месте, и не всегда мыл руки после того, как полчаса просидел в уборной. Меня воротило даже от трех глубоких морщин на его загривке.