сверки стоимости время будет позже, – сказал купец, – мне только велели это вам показать.

– Дай же мне на них хоть несколько часов посмотреть, – начала настойчиво каштелянова. – Как раз у меня в гостях Любомирская, коронная подкоморина, она лучше в этом разбирается, чем я, и есть нашей близкой родственницей. Покажу ей, никому больше, даю слово, никому больше. Вам прикажу дать комнату в замке, переночуете, драгоценности отдам завтра.

– Не велели мне их из рук выпускать, не имею права, – произнёс Витке.

Товианьская из умоляющего тона перешла сразу в гнев.

– Вы настолько мне не верите, чтобы на несколько часов доверить драгоценности? Не присвою их себе всё-таки.

– Я слуга и исполняю приказы, – прибавил немец.

– Вы, должно быть, плохо их поняли, – продолжала дальше Товианьская, – не может быть, чтобы мне, сенаторше, оказывали недоверие.

Витке не знал, что предпринять, она гневалась, фыркала, металась. В конце концов она так его утомила, что он подумал, что не было бы опасности, если на несколько часов доверит вещи, не имеющие чрезвычайно высокой стоимости. Ему также казалось, что Товианьская не сможет распознать подделки, потому что, рассматривая, восхищалась всё больше камнями, очень умело подделанными. Наступал вечер, а назавтра до наступления дня обещала всё вернуть.

– Пани каштелянова, – сказал он наконец, – вы меня погубить не захотите.

Начались торги, просьбы, настаивания, так невыносимо, что уставший от них Витке в итоге, поразмыслив, согласился оставить для осмотра привезённые драгоценности до следующего утра. Он, наверное, не делал бы этого, если бы не знал, что они были фальшивые.

Сразу же призывали маршалка двора примаса, некоего Скварского, и каштелянова сдала ему своего гостя, напоминая, чтобы как можно лучше был принят и размещён. Скварский, какой-то молчаливый и кислый человек, посмотрев на побледневшего Витке, забрал его с собой. Тем временем каштелянова получила лихорадку, закрыла доверенные драгоценности и как можно быстрей начала одеваться.

VIII

Каштелянова Товианьская нескоро остыла от впечатления, какое на неё произвёл вид этих дорогих камней. Одна их доставка имела великое значение, поэтому договорённость состоялась. Примас при её посредничестве должен был получить то, чего добивался. Его значение должно было возрасти. Он надеялся избавиться от других советников и захватить короля. Каштелянова готовилась им управлять. Он привык ей подчиняться.

Закружилась голова женщины, которая приписывала себе такое удачное стечение обстоятельств. Несмотря на это опьянение, однако, она должна была быть осторожной.

В эти минуты пришло ей на ум, что кстати привезённый из Варшавы ювелир под надзором во дворце переделывал старую митру архиепископа. Она хлопнула в ладоши от радости, что так всё удивительно удачно складывалось.

Ювелир, христианин, житель Варшавы, три или четыре поколения которого уже принадлежали к гильдии, человек старый, богатый, честный, некий Мружак был провозглашён как большой знаток в делах золота. Не раз его уже использовали для починки и оценки королевских регалий, когда их приходилось закладывать.

Она решила его вызвать. Должна была, однако, спешить, потому что и на обед как хозяйка в доме брата должна была выйти, и молодая Любомирская, её родственница, великая коронная подкоморина, была в гостях, и дни были короткие, а вечером было невозможно разглядывать камни, которые часто меняют цвет на свету.

Умела, однако, всё согласовать таким образом, что у стола велела заменить себя невестке под каким-то предлогом, от еды отказалась и, только быстро выпив две тарелки бульона, когда все сели есть, она вызвала к себе Мружака. Старый ювелир не любил распоряжающийся здесь серой гусыни, докучала ему тут уже немало в разных торгах, но он знал, что она значила здесь больше примаса, пошёл, потихоньку проклиная и обещая себе от бабы склочницы как можно скорей избавиться.

Товианьская приняла его в своём кабинете с небывалой никогда любезностью. Начала с того, что просила его о секрете, и требовала, чтобы оценил ей указанные драгоценности. Одну за другой, закрыв дверь, она доставала из ящика коробочки и, победным взором меряя Мружака, требовала его мнения.

Старик взялся за дело добросовестно, велел приставить к окну стульчик, достал увеличительное стекло и начал рассматривать. Его сразу заинтриговали эти искусные оправы; он покрутил головой, не говорил ничего, как бы удивлённый.

Вдруг какое-то подозрительное преломление света обратило его внимание, начал изучать ближе и, точно окаменевший, он сидел какое-то время, повторно взялся за экзамен и снова, пожимая плечами глубоко задумался.

– Позвольте мне, ясновельможная каштелянова, спросить, приобрели ли вы уже эти драгоценности?

Товианьская живо ответила:

– Нет ещё, но мне их по дешевке хотят продать.

Мружак усмехнулся, думал снова, тяжело ему было что-то сказать.

– Что это всё вместе взятое стоит, – настаивала Товианьская, – более или менее?

– Гм! – после долгого раздумья сказал ювелир, пряча очки в карман. – Гм! Эти драгоценности мало что стоят, только то, что оправа искусная… Много чешских камней, много стекла, правды в них мало.

Каштелянова громко крикнула, ломая руки.

– Что у вас в голове перепуталось! – крикнула она. – Это не может быть. Я знаю, откуда они происходят.

– Хоть бы и из коронной сокровищницы, – сказал с ударением Мружак, – или из гнезненской ризницы, тем не менее это подделанные карбункулы, большая часть которых никакой цены не имеет.

Решительный тон, с каким Мружак выдал этот приговор, вставая из-за стола, привёл каштелянову в неописуемое состояние.

Её охватили гнев, ярость, какой-то страх. Над ней явно насмехались.

Мог ли король таким образом хотеть её приобрести? В первый момент возмущения она хотела приказать взять немца под стражу и заключить в тюрьму, подвергнуть дело огласке, но размышление вынудило её сдержаться.

Она укротила вспышку гнева.

– Ты это точно утверждаешь? – спросила она холодней.

– Я в этом так уверен, как в том, что жив, – ответил золотых дел мастер. – Я собаку на том съел, а это всё-таки так явно, что большой мудрости не нужно, чтобы это разглядеть. Правда, что работа по золоту так прекрасна, что самых дорогих камней стоит, и сидеть они должны были бы в ней, но сейчас…

– О! Я сразу это заметила, – прервала Товианьская, – именно для этого я вас вызвала.

Мружак поклонился и уже шёл к дверям. Не задерживала его уже каштелянова. Первой её мыслью было спрятать до завтра драгоценности, похвалиться ими Любомирской, но возмущение не дало ей ждать до завтра. Немедленно послала за Витке, который едва сел к маршальскому столу.

Кольнула его эта поспешность, он вышел озадаченный. В кабинете с щеками, словно кровью облитыми, и вся трясясь, ожидала его сестра примаса. Драгоценности в коробочках и высыпанные из них лежали на столе.

Она гордо указала на них.