Вопрос о принадлежности России был поставлен и на Западе. В 1868 г. французский сенатор А.Мартэн в книге «Россия и Европа» утверждал, что Россия не является частью Европы, что ее место — в Азии. Внешняя схожесть русских с европейцами обманчива, в реальности они не имеют с Европой ничего общего. В отличие от европейцев они суеверны, непроницаемы для просвещения, раболепны. Их христианство не затрагивает внутренних основ, от них нечего ждать духовного роста. Русские — не славяне, не индоевропейцы, они принадлежат тюркско-алтайскому племени. Справиться с русской проблемой Европа можно лишь изгнав их за Урал. Эту задачу от имени Запада должна выполнить восстановленная Польша.

В свете подобных перспектив, в свете возможной антагонизации Запада Россия, желая выйти на лучший западный уровень, должна была спешить в своей модернизации. Новому повороту России способствовало то, что центр общественной жизни в 50-х годах снова возвращается из Москвы в Петербург. Восстанавливается положение, которое занимал Петербург при императрице Екатерине Второй. В середине века половина русских журналов издавалась в Петербурге. Возрастает значение близких Западу Риги и Тарту. Даже антизападнические, славянофильские журналы («Русский вестник» Каткова и «День» Аксакова) издавались теперь в Петербурге.

Трудно переоценить значение нового феномена русской жизни — железных дорог. Они сделали контакты России с Западом впервые практически несложными. Разумеется, Россия проявила осторожность, она ввела у себя расширенную колею, чтобы любому захватчику с Запада пришлось приложить усилия, прежде чем двинуть свои составы в глубь России. Но фактом стало то, что для путешествия в Берлин и Париж требовалось уже не несколько недель мытарств по русскому бездорожью, а два-три дня пути.

Железные дороги породили новые надежды. К. Кибальчич, ученый и революционер, грезил о будущем: «Если мы покроем Россию сетью дорог такой густоты, как в Англии, мы вступим в век процветания, в век неслыханного прогресса бесчисленных фабрик. Цивилизация сделает быстрые успехи и мы — правда не сразу — возобладаем над богатыми и передовыми нациями Западной Европы». Родилась еще одна утопия, в которую поверили тысячи русских. (А мечтавший о чудесной железной дороге молодой человек, горя от социального нетерпения, вступил в террористическую организацию, увидевшую будущее России в убийстве монарха).

Российское правительство, занятое расширением железнодорожной сети, вращалось все в том же порочном круге. Расширение контактов с Западом посредством революционного нетерпения, недовольство косностью власти, не желающей, по мнению революционеров, жертвовать своими привилегиями ради процветания отечества. Но революционеры отказывались видеть источник российской косности и в толще народной массы, жившей в ином цивилизационном поле. Рост революционности требовал от властей либо сдачи позиций, разрушения государственности, либо политического зажима. Выбор последнего был неизменен, но это только обостряло спор постепеновцев (романовской династии) и революционеров.

В этот век реформ Россия впервые создает антизападное движение, получившее высшее благословение трона. Речь идет о панславизме, поднявшемся во второй половине 60-х годов. Главным его идеологом в России выступил Н. Данилевский, опубликовавший в 1868 году серию статей (сведенных позже в книгу «Россия и Европа»). Речь шла о противостоянии славян романо-германцам, Западу. В Москве с благословения правительства состоялся панславянский съезд, на котором говорилось об объединении всех славян под скипетром русского царя. Это было одно из немногих явлений в русской истории, когда откровенно жесткие идеи (далекие от раннего славянофильства) получили достаточно широкую общественную поддержку. Это самоутверждение принесло России определенную славу в 1877 г. с освобождением Балкан от турецкого ига, но сыграло прямо против России в столкновении 1914 года.

В конечном счете панславизм сыграл России дурную службу. У соседних Германии и Австро-Венгрии сложилось впечатление, что Петербург использует этническую близость и солидарность славянских народов для своего выхода в Центральную Европу, для подрыва позиций возникшего после 1871 года гегемона этого региона — Германии. Это вызвало ненужное отчуждение обоих германских государств, основанное на боязни фрагментаризации Австро-Венгрии, боязни выхода России через Балканы в тыл германскому миру. Те самые германские знания, навыки и капиталы, которые помогали России почти два века, которые шли благословляемым Петербургом потоком, наткнулись на боязнь пангерманистов «оказаться в славянском плену».

Акцентировка панславизма во внешней политике России была тем более не нужна, вредна и даже самоубийственна, что связи между восточными, западными и южными славянами за тысячу лет раздельного существования стали почти чисто номинальными. Особенно это касается связей России с западными славянами. Русская часть Польши была периодически замиренной, но это никому не закрывало глаза на прискорбную вражду двух народов, разделенных религией, историческими обидами и различной ориентацией. (Польская эмиграция смотрела на Запад, а не на Россию, планируя будущее своей страны). Симпатии чехов еще доживут до Бенеша и весны 1968 года, но и тогда, накануне мировой войны (которая создаст Чехословакию) было ясно различие в опыте, менталитете, культуре, цивилизационных основах.

Православные славяне Балкан, возможно, ощущали большую близость к стране-освободительнице, но и здесь различный исторический опыт не предполагал гармонии (каковой, скажем, не было между сербами и болгарами). В целом панславянская экзальтация вела к трагическому тупику. Для осуществления роли объединителя всех славян Россия должна была развить притягательные основы своей цивилизации (материальной и духовной). Но Россия еще сама не решила проблему «выстоять перед Западом», и у нее не было сил направить на себя центр цивилизационного магнитного поля Европы.

И все же в этом направлении, в направлении цивилизационного самоутверждения Россия после поражения в Крымской войне 1855 года сделала очень многое. Мы имеем в виду расцвет русской литературы, живописи, музыкального искусства. Вершины русской культуры, достигнутые во второй половине XIX века несут в себе одну и всеобщую особенность: русские гении литературы, музыки и живописи стремились найти путь к счастью для всего человечества и в то же время едва ли не с презрением отворачивались от банальных практических проблем века. Нужно сказать, что проблема отношения к Западу как бы несколько померкла на фоне эпохальных достижений русского духа, заведомо устремившегося к всеобщности (и теперь получившего признание национальной талантливости).

Российская интеллигенция стала активным участником общественной жизни России после реформ 60-х годов XIX века. Эта интеллигенция оказалась в русском обществе наиболее последовательным выразителем западных идеалов. Подавляющая часть интеллигенции стремилась быть подлинными европейцами, подлинными западниками, закрепляя (речь идет о ценностной ориентации и ментальном коде) ситуацию сосуществования двух народов в одном: русского автохтонного большинства и русского радикально-прозападного меньшинства.

С этого времени в сознании не только высшего слоя, но и достаточно широких масс русских кристаллизируются вопросы геополитического значения: чем является Россия, русские по отношению к Западу — подчиненной (или просто более молодой) порослью индоевропейского древа народов, представителями единой христианской, общеевропейской культуры или носителями особой, восточноевропейской цивилизации, а возможно, и провозвестниками некой новой культурной волны. От ответа на эти вопросы зависел выбор пути: стремиться к максимальному заимствованию, сближению, вступлению (на любых условиях) в Запад или, поняв органичность национальных особенностей, историко-культурных различий, несходство духовно-интеллектуального стереотипа, обратиться к собственным историческим канонам развития, не претендуя на место одного из хозяев в холодном западном доме.