Сами улицы были крайне узкими, две повозки могли разъехаться с трудом, да и то не во всех местах.

Из камня в Смоленске были возведены двадцать шесть храмов, такие как Успения Пресвятой Богородицы (Мономах, 1101 год) или Успенский собор, Святых Бориса и Глеба в Смядынском монастыре (Ростислав, 1145 год), церковь Св. Архангела Михаила (Давид Ростиславич), храм Св. Иоанна Богослова (Роман Ростиславич). Вышеназванные храмы отличались великолепной внутренней отделкой, драгоценными окладами на иконах и внешним величием.

Улицы города были покрыты деревянными мостовыми, вдоль них, а также с территории усадеб, была проложена целая система дренажей и водоотводов, избавляющих город от излишков воды. По ним сточные воды стекали в овраги и ближайшие речки.

Накануне я посещал Успенский собор – главный храм города, в 1150 году князем Ростиславом Мстиславичем он был передан в Смоленский епископат в полное ведение вместе с княжьим детинцем. В этом соборе хранилась одна из главных святынь православной Руси – византийская икона Одигитрии.

На восточном, северном и западном склонах Соборного холма размещались небольшие усадьбы церковной братии, соединенные переулками и проулками. Южный склон не был заселен, так как имел большую крутизну. Крепостные сооружения, опоясанные сухим рвом, объединяли всю эту систему в надёжное оборонительное кольцо. Рядом с собором стояла плинфяная (кирпичная) церковь, являющаяся домашней церковью смоленских епископов. Также я обратил свое внимание на кирпичную башню, находившуюся у въезда на собственно территорию соборного двора, играющую оборонительную роль. Примененный здесь при строительстве кирпич меня серьезно заинтересовал, так как камень в условиях Смоленска представлен в виде бутового камня, гравия, валунов и булыжников, но это не самый подходящий материал для массового строительства (кроме, конечно, фундамента), в отличие от повсеместно залегающих глин, годных для производства тех самых плинф, а также керамики и черепицы. Побеседовав с настоятелем, я выяснил, что плинфы производят малыми партиями в Смядынском монастыре, поэтому именно туда я и направился на следующий день.

Вместе со мной на ознакомительную экскурсию в монастырь, выполняя представительско-охранные функции, поехали три дворянина и четверо широко зевающих из-за пропущенного послеобеденного сна княжеских дружинника.

Первое, что бросилось в глаза еще при подъезде к монастырю, – это возвышающийся над монастырским селением золоченый крест церкви Святых Бориса и Глеба. Архимандритом Борисоглебского (Смядынского) монастыря был владыко Валерьян, не так давно сменивший почившего Феодосия – прежнего монастырского настоятеля. Местный церковный босс, довольно молодой, приятной внешности мужчина, примерно возраста Христа, встречал нас у монастырской речной бухты. Уж каким образом он узнал о приезде к нему незваных гостей, для меня осталось загадкой.

Перекрестившись и вручив подбежавшим служкам своих коней, «паломники» вошли внутрь Святых врат. Мне и сопровождающей мои персону кавалькаде пришлось спешиться и далее медленно брести в компании с архимандритом, по пути неспешно обозревая окрестности. Эта прогулка проходила под непрерывный аккомпанемент негромкого и слегка простывшего голоса архимандрита. Всё, на что я бросал свой взгляд, тут же отцом Валерьяном комментировалось. Архимандрит поведал мне много нового об этом величественном, шестистолповом трехапсидном крестовокупольном храме.

Неспешно ведя великосветские беседы, мы посетили княжескую галерею-усыпальницу. Вотчий княжеский храм изначально был задуман как место упокоения потомков Ростислава и их семей, как мавзолей Ростиславичей. Кроме них Давидом Ростиславичем из Вышгорода сюда были привезены деревянные гробницы святых братьев Бориса и Глеба, в честь которых, собственно говоря, Смядынский монастырь получил свое второе название – Борисоглебский.

Обследовав некрополь и храмовые внутренние помещения, поставив свечки и помолившись в еще одной малой церкви, Васильевской, расположенной здесь же, на монастырской территории, мы с Валерьяном наконец-таки вышли на свежий воздух, пройдя сквозь монастырские ворота.

Пока я крутил головой, рассматривая открывшийся пейзаж, мы незаметно миновали чернеющие, еще не засеянные огороды, предназначенные под посадки столь любимых смолянами капусты и репы. Сразу за огородами находилась небольшая деревянная поварня, в которой варили капусту, выросшую на этих самых огородах, а также деревянные погреба, где вышеназванный продукт хранили в квашеном и свежем виде. Около огородов раскинулись кельи, где жили, по словам архимандрита, «старец огородник да детеныши».

Наконец, сделав кругаля по окрестностям, процессия, ведомая архимандритом, вернулась к монастырским Святым вратам.

– Здесь мы селим гостей, кои приезжают на монастырские ярмарки, – проинформировал архимандрит, указав на гостиный двор, и с намеком продолжил: – Если, княжич, не побрезгуешь, то можешь здесь с дорожки отдохнуть и вкусить скромную монастырскую пищу.

– Некогда, честной отче, – ответил я не раздумывая, сразу же уловив посмурневшие лица дружинников, – меня больше монастырское хозяйство интересует.

– Небось плинфы наши? – хитро прищурился архимандрит.

– И они тоже, но давай, отче, все по порядку, вон там, – я указал на стоявшие рядом с гостиным двором здания, – что у вас?

– Амбары для хранения ярмарочных товаров, справа конюшни, куда ваших коней уже отводят, а рядом две житницы, в одной из них хранят овес, в другой – седла, узды, подушки, попоны, косы, полсти, вожжи, – перечислял архимандрит, слегка расстроившись по стынущему на гостином дворе так и невостребованному полднику.

– И какими же товарами вы на своих ярмарках торгуете и откуда их берете?

– Не берем, а сами делаем, – с гордостью ответил архимандрит, – а товары наши не хитрые, но всем нужные. Мастерят наши монастырские умельцы и ремесленники-холопы из глины плинфы и горшки, а из дерева – сани, телеги, оси, дуги, оглобли, колеса и всякий иной санной и тележной запас. Вот ентим всем, с Божьей милостью, и торгуем потихоньку.

«Вот тебе и монастырь, – подумалось мне, – по современным меркам это самый настоящий промышленно-сельскохозяйственный гигант!»

– Еще зерна на водной мельнице жерновами в муку перетираем, правда, сама мельница отсюда далече, – скромно потупившись, добавил архимандрит, чем меня окончательно добил.

А я-то думаю, каким макаром мне организовать производство водяных колес, а тут уже есть все готовое, приходи и бери. Без мастеров или подмастерьев я из этого монастыря ни в жисть не уйду! Понятно, что здешним водяным колесам до своих аналогов времен Петра Первого как раку до Луны, но сам принцип их производства, а, что самое главное, для меня материал, то есть породы применяемого дерева уже известны и не надо никакие эксперименты ставить!

Пока я обдумывал, как лучше «выкрасть» у архимандрита умельцев, изготавливающих плинфы и водяные колеса, отец Валерьян, неспешно ведя своих «высоких» гостей, то и дело тыкая по сторонам пальцем, рассказывал о предназначении тех или иных монастырских построек.