На следующий день римская курия, увлеченно следившая за этими событиями, задается вопросом, что побудило зятя святого отца повести себя таким образом, и Александру VI приходится официально огласить послание, которое он направил беглецу: «Ты можешь легко себе представить, насколько огорчил нас твой отъезд, поэтому всей нашей властью мы призываем тебя немедленно прибыть сюда, если наше счастье дорого тебе».

Мечущаяся между мужем, вынужденным спасаться бегством, и всемогущим отцом, который держит ее пленницей в своем дворце, Лукреция наблюдает за неравной схваткой, она не в силах ничего изменить. Джованни требует вернуть жену, Александр VI отвечает, что Сфорца сможет увидеть ее только в Риме и что любое сопротивление отныне бесполезно, поскольку Лодовико Моро и кардинал Асканио стали его союзниками. Сколько писем ни посылает граф Пезаро своим родственникам, чтобы вымолить у них помощь, политические законы вынуждают Сфорца соблюдать нейтралитет, и, чтобы выиграть время, они просят его объяснить причины таинственного отъезда из Рима.

12 мая Джованни пишет своему дяде, что будет ждать паломничества, которое Асканио должен совершить в Л орет-то, чтобы поведать ему о том, «что я не хочу предавать огласке». Эти слова, написанные под воздействием страха, гнева и стыда, будут иметь серьезные последствия. Вынужденное одиночество наведет мужа Лукреции на размышления о превратностях брака. Для большинства современников Лукреции и Джованни латинское слово, обозначающее супругу, — uxor — является символом опасностей, которым подвергается вступающий в брак, поскольку U похожа на перевернутую виселицу, X — на крест, О — на колесо, R — на топор. Сфорца должен был знать, что, вступая в брак, он шел навстречу виселице, кресту, колесованию и плахе13.

Александр VI, решивший действовать быстро, отправляет к своему зятю Марианно Генаццано, генерала ордена августинцев и заклятого врага Савонаролы, который сообщает ему, что он должен расторгнуть, а точнее, аннулировать брак. Посланец папы, скорее юрист, чем духовное лицо, призвав на помощь дар убеждения и ловко чередуя уговоры и угрозы, старается вырвать у Сфорца согласие. Чтобы тот не сопротивлялся, он ссылается на две причины: отсутствие супружеских отношений и несоблюдение соглашения с бывшим женихом Лукреции доном Гаспаро де Прочида. «Папа решил, что никоим образом вы не можете воссоединиться с синьорой Лукрецией, которую он решил отправить в Испанию», — пишет Асканио Сфорца. От усталости, из чувства страха и, возможно, потому, что Лукреция была не слишком дорога его сердцу, граф Пезаро соглашается на развод. Он признает в качестве предлога несоблюдение с его стороны контракта, заключенного с доном Гаспаро де Прочида. К несчастью, кардиналы, на которых оыло возложено ведение дела, сочли предлог недостаточным, и встал вопрос о признании отсутствия супружеских отношений. Повод кажется Ватикану правдоподобным, там ходят слухи, что первая жена Джованни, Маддалена Гонзага, «понесла от другого мужчины, отчего и умерла». Молодой и красивый мужчина, периодически страдающий половыми расстройствами, не был таким уж редким явлением, однако по отношению к Джованни это обвинение представляется весьма сомнительным. Когда в первых числах июня папа отправился к Лукреции, чтобы объявить ей, что ее муж наконец капитулировал и что она по-прежнему еще девственница, Лукреция не смогла скрыть удивления, поскольку, как она сказала, ей довелось познать мужа «не счесть сколько раз». Категорично настроенный Александр VI заявил ей, что она не была дефлорирована, и, следовательно, в ее случае вполне мог быть применен декрет Григория IX, согласно которому жена может ходатайствовать о расторжении брака, если супруги не вступили в брачные отношения. Лукреция смирилась и подписала просьбу об аннулировании брака1, где уточнялось, что в течение трех лет их семейной жизни «не имели место какие бы то ни было половые сближения, супружеские отношения или следующие за тем коитусы и что она готова поклясться в этом и позволить засвидетельствовать это на гинекологическом осмотре». Подчинившись родительской воле, разочарованная и обозленная покорностью Джованни, из-за которой она вынуждена была подписать это признание, Лукреция неожиданно на рассвете 6 июня покидает свой римский дворец.

В сопровождении всего лишь нескольких дам и небольшого эскорта надежных слуг она едет верхом к цирку Максима, проезжает мимо дворца Септимия Севера, затем направляется к развалинам Терм Каракаллы. Напротив остатков этих сооружений эпохи Римской империи находится доминиканский монастырь Сан-Систо, его колокольня возвышается среди приморских сосен и пышной растительности. В этом оазисе тишины и покоя, предназначенном для девушек из благородных семейств, отказавшихся от мирской жизни, дочь Александра надеется вновь обрести душевное равновесие и безмятежность.

Лукреция просит у матери-настоятельницы не пропускать к ней никого, включая папу, и с огромным облегчением входит в свою келью, где стены выбелены известью, где стоит кровать со столбиками, накрытая покрывалом из белого полотна, а пол, выложенный шестиугольной терракотовой плиткой, застлан циновкой из конопли. Монашеская бедность очищает ее от роскоши, лжи, интриг и слухов, эхо которых разбивается о стены Сан-Систо. Здесь она чувствует себя в гораздо большей безопасности, чем в самой неприступной крепости.

Уже к полудню римляне увлеченно строят предположения о ее бегстве. По их мнению, Лукреция захотела вырваться из-под влияния отца и брата. По мнению других, будучи женщиной набожной и устав от придворной жизни, она решила посвятить себя Богу. Две недели спустя Донато Аретино пишет кардиналу Ипполите д'Эсте о своих подозрениях относительно подлинных намерений Лукреции: «Некоторые говорят, что она хочет стать монахиней, тогда как другие рассказывают такое, о чем нельзя поведать в письме». Когда Асканио Сфорца спрашивает у папы римского о причине этого заточения, Александр VI отвечает, что он лично велел своей дочери уединиться в Сан-Систо, «поскольку это место весьма почтенное». Что не мешает ему 12 июня отправить отряд вооруженных людей, чтобы уговорами или силой вернуть беглянку. Сестра-привратница вовремя успевает опустить решетки. И если бы не вмешательство и авторитет настоятельницы Джироламы Пики, солдаты осквернили бы обитель.

Довольно было приезда Лукреции, чтобы нарушить спокойное течение повседневной жизни монастыря, а «когда папа прислал вооруженных людей, чтобы увезти ее, — пишет Каттанео, — многие сестры попадали в обморок». В свою очередь, не ставя в известность отца, Чезаре безуспешно предпринимает такую же попытку, но настоятельница, по совету Лукреции, потребовала у него папскую печать, которую он не смог предъявить. После этого поражения усилилась ненависть Чезаре к брату Хуану Гандийскому, виновному, по его мнению, в добровольном заточении Лукреции. У него начинает проявляться почти болезненная ревность по отношению к сестре, о чем Лукреция пока не догадывается или делает вид, что не догадывается. Впрочем, разве он не выбрал в любовницы куртизанку — знаменитую Фьяметту, по слухам, очень похожую на дочь папы?

Несколько дней спустя в своем уединении Лукреция получает известие о том, что убит ее брат, герцог Гандийский. Римляне уже обвиняют в его смерти Чезаре, которого Александр VI так долго оттеснял на второй план, отдавая предпочтение младшему сыну; Чезаре, который афиширует свое презрение к жизни других людей, равно как и к своей сооственной, которому по душе опасность, а значит, вызов всему и вся; Чезаре, который весьма далек от мысли, что необходимо оставить Богу право покарать соперника, и который всегда готов сам вершить правосудие. Поиск величия и счастья доводит его до крайностей, граничащих с преступлением.