И утром было все то же самое. Я наорала на тетушку, чтобы она оделась, и мы вернулись в голую каменную комнату, где обнаружили Лью-Лоса – он сидел с кривой рожей и пил какой-то травяной чай: на завтрак дали чай с хлебом.

Когда вошли, зевая, Ивар и Огго, Лью-Лос вздохнул:

– Праведному Верховному жрецу Гронну надо с вами увидеться. Зачем, одни боги знают. Мне приказано проводить вас на состязания песнопевцев, как только поедите. За грехи.

– А что, ты много грешил? – невинно поинтересовался Огго.

Ивар прыснул.

Не успел Лью-Лос ответить, как тетя Бек спросила:

– А где овсянка? Впереди большой день, мне одного хлеба мало.

– Ах, сударыня, знал бы я, где на Галлисе найти овсянку, был бы счастливейшим из смертных! – завил Лью-Лос.

– Что, серьезно? Прямо счастливейшим?! – поразился Ивар.

Лью-Лос притворился, будто не слышит:

– А придется есть один хлеб. Он, конечно, не первой свежести, но больше ничего нет.

– Ешь, Бек! – велела я. – А то останешься голодной!

– Тогда дайте масла! – потребовала тетя Бек. – И меда!

Тут как раз вошел Финн с Зеленослезкой на плече.

– Если не будете хлеб, отдайте Зеленослезке, – сказал он. – В кухне для него не нашлось ни зерна, ни орехов. И известно ли вам, что ночью в кухню пролез какой-то дикий зверь и слопал всю рыбу из котла? – спросил он у Лью-Лоса.

«Страхолюдина, – подумала я. – Не было печали».

Лью-Лос вздохнул:

– Кто я, чтобы упрекать богов, раз они решили лишить нас рыбы на завтрак?

– Где мое масло? – спросила тетя Бек.

– А что, зверь и масло тоже съел? – уточнил Огго.

– Масло у нас только по особым случаям, – мрачно ответствовал Лью-Лос. – Я не ел масла с самого…

Тут ему помешал сердитый слуга с горшочком масла – оливкового, как он пояснил, – чтобы макать хлеб. Это было очень кстати. Только Ивар поперхнулся смехом из-за неумолчного нытья Лью-Лоса, и Огго пришлось стукнуть его по спине. Я бы тоже поперхнулась, но была занята – макала хлеб тети Бек и уговаривала ее, что это не хуже овсянки. Она все-таки немного поела. Когда она вышла, Зеленослезка запрыгал на месте от воодушевления.

Через полчаса мы были уже в пути. Ослице Мо, похоже, не повредила ночь в конюшне, и она охотно трусила по дороге. Правил повозкой Ивар. Лью-Лос сидел сзади и, перегнувшись через плечо Ивара, показывал дорогу. Тетя Бек сидела за спиной Лью-Лоса, прямая как аршин, а остальные шли пешком. Был прекрасный теплый солнечный день, и мы шли по дороге, где за величественными деревьями сверкали водопады. Я даже немного приободрилась, хотя нам и предстояла встреча с высокопоставленным священнослужителем.

Наконец мы вышли к узкой долине, по которой вилось синее озеро. В нем были острова, и на каждом – свой маленький лесок. Мы как раз увидели, как над дальним берегом озера пролился дождик – словно белый призрак облачка. Это было до того красиво, что я прислушалась. И точно, откуда-то доносилась песня.

– Зачем им еще и бард? Ведь здесь и без того такая красота, что лучше и быть не может! – произнес Огго.

– Без барда никак, – ответил ему Лью-Лос. – На самом деле на том берегу рудники и каменоломни. То еще зрелище.

– Этого мы бы не перенесли, – заметил Ивар.

– Необходимое зло, – сказал Лью-Лос – как видно, он не понял, что Ивар над ним издевается. – Галлис – некрасивый остров. Одни горы. Равнин днем с огнем не сыщешь. Здесь направо.

Дорога обогнула гору и вывела нас к другой долине. Эта была просторная, плоская, зеленая, а посреди виднелось продолговатое белое здание, вокруг которого так и вились люди в бардовско-синем.

– Вот, здесь плоско, – сказал Ивар. – Тебе тут больше нравится?

Лью-Лос вздохнул:

– Да нет. Зимой тут сплошные болота. И ветер хлещет, будто кнут.

– Но сейчас-то сухо, – заметил Ивар, – и ветерок теплый и едва дует.

– Постоишь тут под дождем – простудишься насмерть, – мрачно ответил Лью-Лос. – А они поют при любой погоде. Выводи повозку сюда, на траву. Придется подождать – несколько часов, не меньше.

– Ворчун из Балликерри, – вдруг высказался Зеленослезка.

Повозку затрясло на дерне. Финн хихикнул и сказал нам с Огго:

– Про ворчуна из Балликерри говорят, что он никогда ничему не радовался, разве только горю, да и этого ему было мало.

Огго рассмеялся. Я тоже попыталась – но тут на меня вдруг накатила тоска по дому. Кругом рос высокий дрок, и от запаха его цветов у меня защемило сердце. Мне до того захотелось на Скарр и понюхать тамошний дрок, что я едва не расплакалась. Лью-Лос велел Ивару поставить повозку у больших дроковых зарослей. И потом добрый час я не могла толком думать ни о чем, кроме этого аромата.

Тем временем внизу в долине, в белом здании, прозвенел колокол. Три серебристых удара – и не успел мелодичный звон растаять в воздухе, как из белого здания хлынул народ. Кто поодиночке, кто компаниями, большими и маленькими. Примерно половина была в бардовско-синем. Остальные – в светло-сине-зеленом. Но попадались наряды всех остальных цветов, и их обладатели тихонько расходились по краям зеленого луга: это были зрители. Когда все оказались на местах, из здания торжественной процессией вышли жрецы в сером. Поравнялись с первой компанией бардов. Один из жрецов взмахнул рукой, и барды запели.

Песня была красивая, тем более что исполнял ее слаженный хор из полусотни голосов, но, когда жрецы переместились к следующему хору и тот завел ту же песню, мне стало неинтересно. К четвертому хору я уже позевывала.

– Скажите им, пусть перестанут шуметь, – потребовала тетя Бек. – У меня из-за них голова разболелась.

Ослица Мо, похоже, была с ней согласна. Когда ту же песню затянул пятый хор, она вскинула голову и разразилась мощным «И-и-и-И-И-И-а-а-а!».

Песня оборвалась. Все на лугу повернулись и посмотрели на нас.

– И-и-и-и-А-А-А-А! – зашлась Мо громче прежнего.

– Ради милости всех богов, заткните ее! – всполошился Лью-Лос. – Ох, так и знал, что вы меня опозорите. Какие богомерзкие вопли!

Огго бросился к повозке, схватил торбу Мо и сунул ей под нос. Это ее отвлекло. Хор снова завел песню, но получилось не очень хорошо. Кое-кто из певцов еле сдерживал смех, и от этого мелодия сбивалась. Жрецы с кислыми лицами переместились к следующему хору.

Хоров было еще восемь. Пока они пели, Мо ела и помалкивала, зато тетя Бек дала себе волю. Она зажимала уши руками и твердила: «Идите и скажите им, чтобы унялись наконец!»

А Лью-Лос на это твердил:

– Да тише вы, любезнейшая!

А мне хотелось их поколотить.